Вот и меня развезло.
Весна — маниакальное время. То время когда хочется сорваться, пуститься в пляс, начать что-то вновь: писать, работать, бегать. Порою, жить.
Но это тяжко, для этого надо много. Надо вымыть пол, надо разобрать хлам, надо расчесаться и сдать тетради. Надо добить статью, надо съездить к бабушке, надо поспать и опять ехать к детям. И ты ждешь, лелеешь урывками: в автобусе, на лекции, перед сном, голубую мечту, что завтра, послезавтра, на выходных, через неделю… Там будет время, там будут силы, будет возможность начать все, что ты хотел.
Но весна маленькая, весна стремительная, весна сходит с тебя, как талая вода. Вот все уже ушло: выпросталось из-под снега все дерьмо, зарубцевались зеленью дыры в пейзаже, свежий воздух напрочь сгинул из города, а ты и не заметил. Ты все в том же запале, в предвкушении что вот-вот что-то, вот-вот нечто, что обдуманно и грандиозно до мельчайших подробностей будет создано тобой, сотворено, рождено в запланированных муках. Ты берешь ручку и запоздало осознаешь, что все. Все внутри тебя исчезло, ты сидишь пустой и ничего не можешь. А может этого чего-то никогда и не было. И даже руки растут из жопы.
И тебе плохо. И тебе больно. И ты звенишь-звенишь-звенишь громким боем как молот, как колокол, как порожний медный кувшин, низвергаемый по каменным лестницам. Ты заходишься, задыхаешься, бьешься больно в бреду и истерике. От обиды своей, от некчемности, от бессмысленности существования. И зароки даешь.
Я никогда не буду ничего хотеть.
Я никогда ни за что не возьмусь.
Я никогда не буду ни на что претендовать.
Я никогда не буду планировать ничего сделать, создать.
Я никогда не поверю никому, кто будет меня в этом разубеждать.
Я устал, я плохой, меня нет...
Ты устаешь от истерики и замолкаешь, пробиваешь нос от соплей и наконец-то перестаешь задыхаться. И тогда будет ночь. И будет день. И сгладится, стихнет, занорится в глубине души досада и боль. И будет ночь, и будет день. И будет душное лето, и будет депрессивная осень. И будет весна. А весна — маниакальное время...
Но это тяжко, для этого надо много. Надо вымыть пол, надо разобрать хлам, надо расчесаться и сдать тетради. Надо добить статью, надо съездить к бабушке, надо поспать и опять ехать к детям. И ты ждешь, лелеешь урывками: в автобусе, на лекции, перед сном, голубую мечту, что завтра, послезавтра, на выходных, через неделю… Там будет время, там будут силы, будет возможность начать все, что ты хотел.
Но весна маленькая, весна стремительная, весна сходит с тебя, как талая вода. Вот все уже ушло: выпросталось из-под снега все дерьмо, зарубцевались зеленью дыры в пейзаже, свежий воздух напрочь сгинул из города, а ты и не заметил. Ты все в том же запале, в предвкушении что вот-вот что-то, вот-вот нечто, что обдуманно и грандиозно до мельчайших подробностей будет создано тобой, сотворено, рождено в запланированных муках. Ты берешь ручку и запоздало осознаешь, что все. Все внутри тебя исчезло, ты сидишь пустой и ничего не можешь. А может этого чего-то никогда и не было. И даже руки растут из жопы.
И тебе плохо. И тебе больно. И ты звенишь-звенишь-звенишь громким боем как молот, как колокол, как порожний медный кувшин, низвергаемый по каменным лестницам. Ты заходишься, задыхаешься, бьешься больно в бреду и истерике. От обиды своей, от некчемности, от бессмысленности существования. И зароки даешь.
Я никогда не буду ничего хотеть.
Я никогда ни за что не возьмусь.
Я никогда не буду ни на что претендовать.
Я никогда не буду планировать ничего сделать, создать.
Я никогда не поверю никому, кто будет меня в этом разубеждать.
Я устал, я плохой, меня нет...
Ты устаешь от истерики и замолкаешь, пробиваешь нос от соплей и наконец-то перестаешь задыхаться. И тогда будет ночь. И будет день. И сгладится, стихнет, занорится в глубине души досада и боль. И будет ночь, и будет день. И будет душное лето, и будет депрессивная осень. И будет весна. А весна — маниакальное время...
