Пришёл на работу в один из крупнейших банков Украина, стал разбираться с тем, как же устроено хозяйство, которое теперь должен буду помогать администрировать. И обнаружил потрясающую архитектуру, о которой просто не могу не рассказать.

Банк довольно давний, более 20 лет. С самого начала купили они у какой-то заграничной компании серверную часть и клиентскую часть. Со временем им надоело, что надо платить за лицензии на каждую новую копию клиента, и они запилили такую вот штуку: создали своего толстого клиента, который обращается к серверу, на котором крутится фирменный толстый клиент, который передаёт запрос на сервер.

Прошло лет пять. Банк стал очень солидным, и самопальный собственный клиент перестал удовлетворять руководство. Поставили задачу сделать новый толстый клиент, но уже крутой и классный. Задачу выполнили, вот только обращался этот клиент не к серверу и даже не к фирменному клиенту, а к старому самопальному клиенту, который в фоновом режиме запускается вместе с новым. По сути, оболочку они сделали по принципу NC и DOS.

Прошло ещё десять лет, и банк решил перейти на тонкий клиент с веб-интерфейсом. Угадаете, куда идут запросы от этого тонкого клиента? Правильно: они идут на толстый клиент, который крутится на сервере подразделения, который обращается к старому клиенту, который обращается к фирменному клиенту, который обращается к серверу.

С каждым новым уровнем пользователя всё больше отсекает от реальных процессов и возможностей. В итоге новый клиент, например, умеет выдавать карточку, но даже самую мелкую проблему решить через него уже невозможно.

Но самое смешное — это иерархия айтишников. Крут тот, кто умеет чинить старые клиенты. Их не дорабатывают уже много лет, поэтому если что-то ломается в них — это катастрофа. Когда айти-жрецы 90 уровня, помнящие «тайны древних», заходят в старый клиент и что-то там рихтуют, все ликуют, когда у бородачей всё получается, и с вожделением смотрят на нарисованные чёрт знает как таблички на экране, приговаривая: «Да, вот ведь как раньше просто можно было всё делать…»

В автобусе ехали на конференцию студенты и наперебой рассказывали о темах докладов. Общая тематика — облачные сервисы.

Прошёл час. Вдруг какая-то тётка не выдерживает:

— Так это из-за серверных ваших ясной погоды не бывает?

На ноутбуке стоит Windows 7 и новая Ubuntu. Каждая работает, никому не мешает. Поскольку винда «родная», а сама ext не признает, то почти все мои файлы лежат в NTFS на любимой всеми букве D:. А что — для «семёрки» это родное, а Ubuntu с ним работает. Поскольку «семёрка» грузится долго, то она лежит себе на C:\ в глубоком сне, не знает, что демоны машину захватили…

И вот в винду я захожу реже и реже, всё больше сижу под линуксом… Только вот TeX настроить ещё не смог, а верстать надо. Сохраняем документ, перегружаемся в «семёрку», открываем диск… Нет документа. Как же так, раз Windows на родной файловой системе не видит файл, значит, там его нет! Быстро гружусь обратно в Ubuntu — документ на месте, лежит, данные целы. Обратно в винду — нет его! Открываю диск с другой системы — лежит, порядок.

С какой-то перезагрузки файл проявился, но что это было — отторжение осквернённого диска? Или не зря я перехожу на тёмную сторону?

Сотрудница порадовала:

— Что у меня за поисковик? Поставь нормальный!

Какой же — нормальный? Перечисляю: Яндекс, Гугл, Мейл, Яху, Нигма, Спутник, Бинг, даже Байду вспомнил, а потом и Альтависту, которая теперь стала перенаправлением на Яху. Ничего не подходило.

Тогда она позвонила домой.

— Слушай, скажи, каким поиском мы пользуемся?

Там назвали. Я сделал.

— Во, он — нормальный поисковик! Как же ты сам не догадался?

Какой? Пока шёл обратно, забыл.

Жил-был Федя. От рождения Феде предначертано было двигать советскую науку, а именно биохимию. Потому что — как в той методичке было написано? «Приготовьте крысу к эксперименту. Полученную кашицу…» И предстояло Феде стать той самой кашицей, потому что был Федя крысаком. Белым, породы Вистар.

Впрочем, от участия в эксперименте Фёдор по трезвому размышлению отказался: прокусил лаборантке палец и ушёл под шкаф. А шкафы в лаборатории были старые, советские, такой и вдесятером не сдвинешь, так что извлечь Федю из-под шкафа не представлялось возможным. Впрочем, сотрудники не особо пытались. Нарекли зверя Фёдором, при встрече приветствовали кивком головы.

И тут грянула компьютеризация. Привезли в институт малую ЭВМ, кажется, СМ-4; в лаборатории поставили терминал. Подключили.

«Ням-ням», — сказал Федя, увидев вкусные болгарские провода. «[BEEP]», — сказал терминал. «[Censored]», — сказал техник и понуро побрёл за тестером.

На другой день проложили новые провода. Но то ли болгары и впрямь добавляли в изоляцию что-то вкусненькое, то ли от пережитого стресса у Феди сдвинулись вкусовые предпочтения, но новый провод он также сожрал подчистую. И следующий тоже. А на четвёртый раз техник сказал: «[Censored], мне не упало кормить вашу крысу болгарскими проводами. Пока зверя не изведёте — больше чинить не буду!»

Сотрудники лаборатории призадумались. На кой им был нужен компьютер — они не особенно понимали, свою биохимию могли посчитать и на арифмометре «Феликс». Но всё-таки терминал же — вот он, стоит, надо ж пользоваться. А для этого надо было устранить Федю.

В ход поначалу пошли крысоловки и отравленные приманки, но Фёдор вырос в виварии, видел там и не такое, потому ловушек старательно избегал. Принесли чьего-то кота, но хищник, увидев под шкафом кончик Фединого хвоста, пулей взлетел на шкаф и слезать оттудова отказался. Территория осталась за Фёдором.

Беда пришла, откуда не ждали. Лаборатория занималась биохимией, так? И соседняя тоже. А именно — проблемой алкоголизма. У крыс. И результаты у соседей получались неутешительные: спивались крысы в момент, стоило только предложить. Фёдору предложили: уходя домой, оставили ему блюдечко спирту, благо того в лаборатории было залейся. Фёдор налитое выпил. На другой день выпил ещё. И ещё. Через какое-то время потерял стыд и осторожность — и как-то, фланируя по коридору в пьяном безобразии, был убит веником и выкинут в мусорное ведро.

Только вот ведь беда: терминал к тому времени из лаборатории унесли. То ли в дирекцию, то ли в бухгалтерию. И компьютеризация — на тот момент — обошла лабораторию стороной.

Это потом уже в институте появились XT-шки, провода, которые крысы не жрали, кот, который давил всё, что меньше его, — но это уже совсем другая история.

— Какой номер прошивать?

— А-а-а-а-а! Кто меня разбудил среди ночи?

— Это я, Дедушка Мороз. Обычно я кладу подарки под ёлку незаметно, но в этот раз я вынужден разбудить тебя. Я же не знаю, какой номер в него прошивать.

— Во что?

— В телефон, который ты заказал. Ты же сам написал: однофункциональный, как скальпель хирурга. Вот я такой и принёс. С одной кнопкой. Нажимаешь — и звонит на заранее прошитый номер. Проще рации! Так какой, говори, номер прошивать?

— Э-э, а камера?

— В следующий раз просьбы точнее формулируй.

— А хотя бы погромче-потише делать?

— Нет. Одна кнопка. Других нет.

— Ладно. Шей номер тестя.

— А почему его?

— Он ремонтник. Позвоню ему — приделает к твоему подарку тачскрин и зальёт Андроид. Будет нормальный телефон.

— Блин, во люди пошли! Сами не знают, чего хотят. Ладно, некогда мне. Полетел я.

Появился в мониторинге алерт от сервера с закрытого объекта о том, что не найден ПК для распространения архивов бэкапов. По всей документации объект значился закрытым четыре месяца назад, всё оборудование было демонтировано, упаковано и отправлено на склад.

На поверку оказалось, что это железный сервер с полным набором работающих служб. Связался с ответственными за закрытие — они подтвердили, что сервер свернули, сняли дамп и отключили службы, и что вертится по этому адресу, они тоже не знают, и непонятно, кто и когда сервер обратно запустил, потому что самостоятельно развернуться сервисы не могли. Настоящий сервер-призрак, восставший из офлайна!

Дампы на всякий случай сняли повторно, ещё раз погасили все службы и задумались, что с сервером делать дальше. Может, осиновый кол в блок питания забить, чтобы не включался больше?

Прочитал я тут историю «Безусловно-платно» и решил объяснить её автору, почему он неправ.

Допустим, я создал очень эффективную паровую турбину. Я единственный в мире человек, который знает, как её делать. Я выполнил все расчёты, создал прототип, досконально объяснил процесс. Следующий шаг — естественно, возврат вложений: всё это время (может, двадцать лет) я работал изо всех сил, вкладывая свои собственные средства; их надо вернуть с достойной компенсацией за мой труд. Ведь не ожидалось же от меня, что я буду раздавать творение своей жизни бесплатно? Я все это время что-то ел, покупал товары и услуги, расходовал материалы, где-то жил, отрывал время от общения с семьёй. В конце концов, если кто-то, кто не потратил ни минуты на придумывание, будет бесплатно пользоваться моим изобретением, это просто несправедливо: я трудился, а он нет, так почему мы в конце концов оказываемся в равных условиях? Поэтому я патентую свою турбину и продаю лицензию на использование всем желающим. Кое-кто может не соглашаться покупать лицензию на мою разработку — никаких проблем, пусть пользуются турбинами конкурентов и страдают от более низкой эффективности и низкой конкурентоспособности.

В разработке программного обеспечения действуют точно те же принципы. Сначала группа учёных и изобретателей долго и упорно разрабатывает воплощение идеи, затем его патентуют, а затем приходит пора получать дивиденды от вложений. Без последнего шага не будет первого: профессионалы не будут работать бесплатно. Профессионал именно тем и отличается от любителя, что живёт за счёт своего труда; профессиональный изобретатель зарабатывает именно за счёт продажи патентов. Компания, содержащая таких изобретателей и обеспечивающая свои кадры сладкой зарплатой (а зарплата должна быть сладкой, иначе эти кадры свинтят в другую компанию), не имеет права остаться внакладе и вынуждена покрывать издержки на обеспечение работников за счёт продажи лицензий на использование патентов.

Формируются независимые исследовательские коллективы, каждый из которых предоставляет свои наработки и защищает их. Затем из них выбираются наиболее перспективные, доводятся до стадии прототипов, оцениваются менеджментом, фокус-группами, тестерами, обычно в несколько циклов. Всё это время огромное число крайне высокооплачиваемого народа вкалывают, как папы Карло, но не приносят их работодателю ни цента прибыли. Компания оплачивает их услуги из своего кармана в расчёте на будущие доходы. Результатом долгих трудов огромной группы людей оказывается какой-нибудь «slide to unlock», глядя на который, люди восклицают: «И вот за лицензию на это они требуют таких несусветных деньжищ? Я бы и сам придумал не хуже!»

Да, требуют. Имеют право. Они работали, они выясняли, какая реализация будет наиболее удобной, они отмели несколько сотен альтернативных вариантов, каждый из которых был сначала доведён до состояния «хоть завтра на продажу» (и некоторые из них были запатентованы про запас). Люди, которые проделали весь этот титанический труд, чтобы нам, пользователям, было удобно, имеют право на достойную оплату своего труда. Достойную, что немаловажно, по их меркам, а не по нашим, иначе они не станут работать, и нам от этого будет хуже.

И нет ничего плохого в фирмах, которые производят только патенты и живут на плату за лицензии. Они нашли умных людей, создали им условия для работы и/или вознаградили их за труд — теперь их право получить деньги за их работу.

А ты можешь придумать не хуже? Молодец! Придумай и запатентуй. А пока не придумал — молчи в тряпочку, на словах-то все горазды.

Патентное право — единственный работающий способ обеспечить развитие техники в нашем мире, включая софт. Это единственный способ, гарантирующий, что труд изобретателя будет цениться и достойно вознаграждаться. Все остальные варианты попахивают идеализмом и экономически нежизнеспособны. Поэтому патентная система сохранится и будет расширяться (возможно, с некоторыми изменениями). Альтернатива означает мгновенный застой: чего ради я буду тратить годы жизни на разработку и доведение до ума изобретения, если оно не обеспечит мне безбедной жизни на время создания следующего изобретения?

Тем, кто воет на тему засилья патентов, дам несколько советов: во-первых, если без конкретного патента обойтись никак нельзя, то лицензию на его использование можно и купить. Это не так уж дорого. Во-вторых, нельзя запатентовать идею. Только конкретное воплощение идеи. «Потянуть что-то куда-то для разблокировки» — это идея, не защищённая и не защищаемая патентным правом; «потянуть значок в виде квадратика со скруглёнными углами в полоске, символизирующей собой паз, по направлению стрелки» — это имплементация, она защищена. В-третьих, патентные базы разных стран не объединены: даже если патент на какую-то штуковину есть в Штатах, её все равно можно запатентовать в Монголии. В-четвёртых, очевидные воплощения патентовать нельзя. Критерий признания воплощения идеи очевидным крайне прост: если до этого воплощения мог додуматься свежеиспечённый бакалавр наук в данной области без опыта работы по специальности, она считается очевидной. В-пятых, очень легко защитить себя от патентных дрязг: создать prior art. Если описание воплощения идеи (со всеми техническими данными, необходимыми для реализации) было создано до регистрации патента, хозяин этого описания не будет платить за лицензию, даже если это описание попало всего лишь в его личный дневник. Если же такое описание было опубликовано, никто не сможет зарегистрировать патент на описанное воплощение. Именно тут и кроется отдушина для будущих изобретателей: создавайте свой prior art!

На закуску: в апреле 2013 года Германия решила отказаться от практики защиты программных решений в рамках патентного права. Количество стартапов там резко пошло вниз, и теперь немцы бьют тревогу, потому что талантливые изобретатели покидают Родину и предпочитают творить в других странах, где их труд будет обеспечен оплатой.

Звонит завхоз: «Надо проверить инвентарные номера на оборудовании на первом этаже». Чертыхаюсь: проверял же месяц назад… Иду. Смотрю — почти все принтеры и проекторы под другими номерами. Педагоги клянутся, что месяц назад всё так же было и никто ничего не знает. Тихо фигею и выхожу в коридор. Представляю картину…

Ночь. Двери сами открываются, оттуда выходят принтеры, проекторы, вместе с другим оборудованием идут в гости в другие кабинеты и всю ночь гуляют. В разгар загула слышат первый крик петуха. Вся техника в ужасе начинает метаться из кабинета в кабинет, пытаясь найти свой. После третьего крика петуха вся техника застывает, невпопад подключённая не в своих кабинетах. Фух, успели!

Гоголь бы позавидовал такому техническому шабашу.

Тружусь верстальщиком региональной газеты. В штате есть корреспондент-корректор — харизматичная женщина на седьмом десятке с богатым коммунистическим прошлым, не оставляющая попыток поладить с компьютерами. А ещё она — ходячий генератор эпичных фраз. Например, когда однажды мы публиковали интервью с архиепископом местной епархии и время было везти макеты на кальках в типографию, она подошла к верстальщику и поинтересовалась: «А ты уже вывел кальку Господню?»

Или вот ещё. Как-то у неё случайно получилось сохранить обычный вордовский файл в формате DOCM (там ещё такой значок — пергамент с восклицательным знаком), а на её рабочем компьютере с 2003-м MS Office он открываться отказывался. Обладая не самым лучшим зрением, коллега приняла значок за пиктограмму музыкального инструмента, пришла ко мне и спросила: «Расскажи, умоляю, как ты в макрососе уничтожаешь эту гитару? Или это скрипка?»

А увидев на чьём-то рабочем столе обои с божьими коровками, она констатировала: «О, жуки Господни».