В глазу чужом — соринку видим, в своём — бревна не разглядим

В детстве самыми страшными кошмарами для меня были праздники с застольями, просто гости, соседи во дворе, случайные попутчики в поездах и собеседники в парках. А всё дело в моей матери. Вернее, о её любви рассказывать «смешные случаи из жизни дочери» в стиле «моя дурочка такое отмочила».

Эти истории были из разряда как я:

— в два года в цирке не дотерпела до антракта и накакала в штаны;

— в три года на турбазе описалась ночью в постели;

— в четыре года наблевала в междугородном автобусе;

— в пять лет спутала со спины папу с чужим дядей в похожей одежде, побежала за ним с криком: «Папа!» — и взяла за руку, шокировав непричастного мужика и вызвав бурю эмоций у его жены;

— в шесть лет перепутала своё надкушенное яблоко с надкушенным яблоком сопливого и слюнявого мальчика и съела его;

— в семь лет поиграла во дворе с девочкой, с которой никто не играл, и которых теперь принято называть «особенными», а раньше называли гораздо менее толерантно;

— в восемь лет пришла из школы в чужой куртке в точности, как моя;

— в девять лет в первый же день потеряла во дворе новую дорогую заколку и т. п.

В общем, самые стыдные моменты моей жизни. В такие минуты мне хотелось исчезнуть, провалиться сквозь землю, умереть. А ещё лучше — вообще никогда не рождаться. Главное — опять не покраснеть, как рак. Но всё равно предательская краска начинала заливать лицо ото лба до подбородка. А в это время мать:

— Смотрите на неё внимательно, сейчас она краснеть начнёт! Она всегда краснеет, когда я это рассказываю! Ну, что я говорила? Смотрите, как зарделась!

Совсем невыносимо было, когда это происходило не дома, а в купе поезда, откуда буквально некуда деться в течение трёх суток.

Ещё хуже было, если кто-то из гостей называл меня красивой или симпатичной девочкой. Мать сразу лепила лист ватмана на шкаф, брала карандаш и рисовала, как должна выглядеть красивая девочка в профиль и в анфас. Какие у нее должны быть губы, какой нос, какой подбородок, какая шея. А потом рисовала мои уродливые губы, смешной нос, недоразвитый подбородок, ужасную шею. После чего выводила меня из-за стола на середину комнаты, брала рукой за подбородок и разворачивала мое лицо из стороны в сторону, чтобы все гости могли убедиться, как сильно я отличаюсь от красивой девочки.

А на десерт она заставляла меня говорить слова, в которых изобилует буква «Р», которую я не произношу до сих пор. Любимое ее слово — «рефрижератор». Она передразнивала меня и смеялась.

Когда я подросла, то стала просить её не рассказывать людям такие вещи про меня, на что она недоуменно отвечала — а что ещё рассказывать за столом, как не смешные случаи из жизни ребёнка? А не садиться за стол было нельзя. Про логопеда она даже и слышать не хотела: если тебя научат говорить «Р» — это будешь уже не ты, а другая девочка.

А не так давно я занесла матери очередную партию продуктов и застала её в слезах. На вопрос, что случилось, услышала примерно следующее:

— Да только что передачу посмотрела про Людмилу Гурченко. Там было про её дочь Машу, которую она всегда ругала за внешность, заставляла читать стихи, петь и танцевать перед гостями и высмеивала её бездарность. Вот как можно так относиться к родному ребенку? Мне так жалко было Машу, я так плакала! Она же все сердце дочери надорвала, поэтому Маша так недолго прожила. Это тебе в жизни повезло, что ты у меня родилась, а могла бы родиться у такой матери, как Гурченко, а ты этого совсем не ценишь!

Да неужели?!