От издевательства до издательства

Была тут история от человека, которого задолбали поиском талантов. Так вот, хотелось бы мне оказаться на его месте!

Не могу точно сказать, когда я увлеклась писательской деятельностью. Помню, корябала что-то в тетради ещё печатными буквами, не зная письменных, которым меня научили в первом классе, куда я пошла в шесть лет. Читать я любила всегда, где-то лет с четырёх-пяти. Попытки создать нечто подобное (какое счастье, что я не помню текстов!) были весьма логичны.

Лет в восемь или девять начала писать то, что сейчас называют фанфиками. В одиннадцать — собственные зарисовки с собственными персонажами. Для меня они были почти реальны. Я хорошо представляла каждого из них и знала о них всё: внешности, характеры, биографии… Да, наверное, исполнение было ужасно, но я совершенствовалась.

К четырнадцати годам закончила произведение объёмом примерно в 15 авторских листов (один авторский лист — 40 000 знаков с пробелами). Немногим позже узнала, что некое издательство ищет авторов. Подходило всё: и жанр, и объём. А дальше… Дальше ничего не произошло.

Я даже не попыталась связаться с издательством. И дело было не в возрасте, отнюдь нет. Я не верила — и, признаться, до сих пор не верю, — что это кому-то нужно. Те немногие люди, которым я показывала свои работы (а среди читателей были не только мои ровесники) говорили, что пишу я более чем хорошо, а те из них, кто знал меня под псевдонимом, искренне удивлялись, когда узнавали возраст. Результат нравился даже мне самой. Несмотря на всё это, произведение было погребено в тонне прочих файлов, хранящихся на моем компьютере.

Мне пять лет. «Уйди, не мешай».

Семь лет. «Какие ещё танцы? Не запишу, у тебя всё равно ничего не получится, а мне стыдно будет».

Девять лет. «Ну какой идиоткой надо быть, чтобы получить четвёрку за такую лёгкую контрольную?»

Двенадцать лет. «Никуда ты гулять не пойдёшь, пока всё на пять не выучишь, а то мне на собрании будут за тебя высказывать. У всех дети как дети, а ты простейшие вещи выучить не можешь».

Четырнадцать лет. «Что ты там строчишь?» Быстро сворачиваю текстовый редактор. «Только и можешь с подружками болтать и в игрушки играть, на другое мозгов не хватает». Задумчиво смотрю в сторону шкафа, где лежат дипломы за победы в предметных олимпиадах и похвальные листы за отличные успехи в учёбе. Вздохнув, открываю редактор и продолжаю дописывать последнюю главу того самого произведения.

Да, господа и дамы, все эти слова принадлежали моей маме, с которой я жила, пока не съехала в общежитие при вузе. Отца никогда не знала, как и многие другие жители страны.

Семнадцать лет подряд мне повторяли, что я ни на что не способна. Семнадцать лет я слышала, что ничего не добьюсь. Семнадцать лет я боялась, что маме за меня перед кем-нибудь будет стыдно. Да, впрочем, всё это продолжалось и позже, когда мы с мамой жили за несколько сотен километров. Разве что не в лицо, а по телефону или скайпу.

Когда она нашла мой рисунок, она долго ещё высмеивала его. Хотя творчество своё я ей не показывала с раннего детства — видимо, из-за подобного случая. И я знала, что если издательство откажет, то меня опять будут ждать насмешки и издёвки не от постороннего человека, а от родной матери, что хуже во много раз.

Самый близкий человек никогда не верил в меня и не поддерживал. Она лишь говорила мне, как правильно жить, чтобы быть как «нормальные люди». Те самые нормальные люди, которые встают ни свет ни заря, чтобы через пробки прорваться в офис на купленной в кредит машине, а потом, вернувшись в квартиру, за которую тоже надо платить ипотеку, падают перед телевизором и поглощают огромное количество бесполезной информации. К слову, мать примерно так и делала: работала продавщицей, несмотря на высшее образование, и смотрела российские сериалы. Впрочем, каждому своё.

Я не стала совсем «нормальной», но нахожусь к этому намного ближе, чем хотелось бы. Вечера и выходные провожу в съёмной однушке, коплю на собственную жилплощадь. В свободное время всё ещё пишу — чёрт, как же мне это нравится! — и порою открываю то самое первое серьёзное произведение, о котором упоминала выше. Могу отредактировать пару фраз, но затем закрываю обратно. Всё равно эти действия не имеют смысла: не могу преодолеть психологический барьер, мешающий мне хоть теперь попытаться что-то издать. Ни ту работу, ни новые. Не верю в себя, ведь у меня ничего не получится, а матери будет стыдно.

Что же, спасибо, что выслушали. А теперь я, пожалуй, пойду спать, ведь завтра рано вставать, чтобы не опоздать на работу. На работу, должность на которой я занимаю весьма престижную — в моём кресле хотели бы быть многие. На работу, на которой я порою задумываюсь о будущем не компании, а мира, находящегося лишь у меня в голове да в файлах на моем компьютере. На работу, которую я с годами так и не смогла полюбить.

И нет, меня задолбали не люди, которым не нравится, что в них кто-то верит. И даже не работа. Задолбали высокоинтеллектуальные представители человечества, выкручивающие лампочку в подъезде, — вот с ними действительно хочется сделать что-нибудь плохое. А с остальным я уже свыклась.