У меня скоро день рождения. Я жду его не с радостью, а с мыслью «перетерпеть». Потому что я задолбалась.
Я не социопат, я очень хорошо отношусь к людям. Я люблю близких, которые приходят ко мне в гости. Мне не сложно подготовить праздничный стол, не жалко денег на хорошие продукты. Меня задолбало отношение мамы к моему дню рождения.
Моя мама замечательная. Она отличная хозяйка, у неё в её семьдесят лет куча друзей и подруг. Она любит всех нас и ничего для нас не жалеет. Что же меня задолбало? Её привычка начинать готовить тихий семейный ужин за три дня до праздника. Мы не готовим никаких изысков, нет. Простые салаты и закуски. Но ей всегда кажется, что мы готовим мало. Нет, мама, я не буду делать две «мимозы», чтобы поставить на разные концы стола: к нам придут всего восемь человек, а у нас ещё пять салатов. Эти салаты мы потом раздаём всем с собой, потому что в холодильнике места нет: там всё заставлено приготовленными ингредиентами, которые не пошли в дело.
Три дня моя мама выматывается сама и выматывает меня только для того, чтобы потом неделю впихивать в меня остатки еды: жалко же выкидывать. Когда приходят гости, у меня уже нет сил им радоваться. Я просто жду, когда они наедятся и уйдут.
Мне ещё повезло: к своему дню рождения мама начинает готовиться за неделю. Но напрягает меня именно подготовка к моему. Я могу накормить своих гостей, потратив на подготовку один вечер и полдня до обеда, потому что гостей с каждым годом я приглашаю всё меньше.
Вчера я увидела на кухне пятилитровую кастрюлю сваренной свёклы. А, ну да, конечно: через четыре дня придут гости…
Работаю в бизнес-центре на улице М., дом 14. Центр относительно новый, с ориентирами внутри не очень. Нужный офис обнаружить трудно, поэтому к вопросам «как вас найти?» привыкла, маршрут от входа до офиса зачитываю, как мантру.
Однако как минимум раз в две недели раздаётся телефонный звонок — и…
— Добрый день, «***», слушаю вас.
— Здравствуйте, это «***»? Что-то не могу вас найти.
— Заходите с главного входа, поворачиваете налево и идёте до конца коридора, поднимаетесь на лифте на четвёртый этаж…
— Девушка, вы не поняли. Я не могу найти ваш центр. Дом 14, да?
— Да. Уточните, пожалуйста, где вы находитесь, я вас сориентирую.
— Да вот стою на улице М. Здание тут такое красное. Дом 89.
Не стану ломать голову, что навело вас на мысль о возможном соседстве домов 14 и 89. Просто объясните: как вы умудряетесь не найти нужный дом? К слову, улица с линейной нумерацией (никаких зданий-сюрпризов, прячущихся друг за другом во дворах, и лишних корпусов, дома идут строго по порядку в линию), все таблички с номерами на месте и хорошо видны. Всего-то нужно определить, в какую сторону идти. Дело одной минуты — дойти до следующего дома и посмотреть, 91 там или 87. Но вы тем не менее звоните мне — очевидно, чтобы я вас за ручку привела по прямой траектории.
Так вот, уважаемые клиенты, задолбали! Попытайтесь хоть немного самостоятельно подумать, прежде чем отвлекать от работы. Или заведите себе навигатор, как тут уже справедливо посоветовали.
Меня задолбали плавки. Мужские такие, дешёвенькие. Точнее, даже так: меня задолбали те, кто их покупает и носит.
К первой категории относятся, как ни странно, больше женщины. Это они покупают своим мужчинам самое дешёвое белье, хотя на своё тратят суммы на пару ноликов побольше. Почему не купить подороже и покачественней? Ответа обычно два: «да кто его в них увидит» и «да они у него всё равно рвутся моментально». Пардон, барышни, вас в ваших кружевах тоже, кроме мужа, никто не наблюдает. А рвутся они именно потому, что это самый дешёвый трикотаж, не выносящий долгого контакта с брюками. Причинно-следственные связи? Не, не слышали.
Но оставим женщин. Мужчины! Неужели вам самим нравятся эти растянутые до бесформенности тряпки? Неужели вы считаете себя сексуальными в этих детских трусишках, облегающих ваши далеко не подростковые телеса? Как не противны вам прикосновения скатавшейся синтетической ткани? Что мешает вам носить, скажем, боксёры?
На выходных друзья опять зовут в сауну. Это значит, что пару часов я буду иметь удовольствие наблюдать парад дешёвых трусов. Пожалуй, откажусь.
Наш винный магазин находится между пиццерией навынос и кабинетом частного костоправа-массажиста. Хочу выплакаться по поводу невыносимо свинского поведения клиентов обоих этих заведений.
В пиццерии во время офисного обеда, когда набегает толпа желающих купить кусок-другой пиццы, просят «погулять минут десять, пока разогревается», хотя есть и столики, и скамейки. В кабинете врача комнаты ожидания вообще просто нет. И вот эта толпа «гуляющих» и «ожидающих» без зазрения совести валит гулять и ожидать именно к нам. И в жару, и в холод, и уж особенно в дождь. Какое удовольствие вытирать их мокрые грязные следы с пола! Нам ведь за это платят. Как приятно бежать следом и ловить падающие бутылки, которые они повертели в руках и небрежно поставили на край полки! Нам ведь за это платят. А уж какая приятная неожиданность, когда на подарочных коробках с коньяком за несколько тысяч рублей находятся сальные отпечатки их пальцев… Это ж не музей, за потрогать не арестуют. Нам ведь платят, а они — клиенты. Не наши, правда, и вряд ли когда-нибудь будут нашими.
Знаете что, собаки вы страшные? Нам платят из продаж магазина, к которым эти люди не имеют никакого отношения. И такое поведение, когда люди приходят, абсолютно точно зная, что ничего они тут не купят — это простое бесхитростное скотство. И не надо мне рассказывать, что могут купить «вдруг»: вдруг только кошки родятся. Половину рож офисного планктона мы видим каждый день и уже знаем точно, что они ничего не покупают. А пациентам врача с переломанными руками и ногами вообще, возможно, пить нельзя из-за лекарств. Ходите, любопытные мои, гулять в музей!
Друг давеча предъявил мне претензию. Мол, мой телефон никогда не лежит в кармане — вечно на столе, если мы сидим в кафе, либо в руках, если прогуливаемся на свежем воздухе. Вечно, мол, тебе кто-то пишет, дорогая, общаться с тобой невозможно. Почему бы, мол, тебе не переговорить со всеми друзьями и начальниками по телефону один раз?
Он читает этот сайт и наверняка себя узнает. Так вот, друже, ты задолбал не меньше вместе со своими телефонными разговорами. Нет, правда. Я не могу понять, как можно разговаривать по четыре часа, особенно так, как это делаешь ты. Поверь, более раздражающей манеры разговора я ни у кого не замечала.
— Нет, подо… подо… подо… подожди, ты слушай. Слушай! Слушай. Подо… подо… ну да, так слу…
Так может продолжаться минуты по три-четыре. Собеседник явно перебивает, не слушает или просто не слышит. Не проще ли простую истину объяснить письменно? Поверь, времени уйдёт меньше, да и нервов тоже.
— Что? А? Тут не ловит, что ли? А? Аллёу! Ты куда пропадаешь? Алло-о! Да что такое… А, вот теперь слышу. А, нет, опять пропал. Алло!
Чёрт бы даже с твоими нервами. Ты понимаешь, что окружающие тебя люди тоже это слышат? Не знаю, как их, а меня очень раздражает этот бессмысленный монолог потерянного чукотского мальчика. Не ловит — перезвони позже.
— Ну всё, давай, пока, ага. Маме привет. Брату тоже привет. И Гришке, Гришке не забудь! Он как там, нормально всё? А, ну ладно. Пока, да. Давай, всё. Приветы не забудь, а то как в прошлый раз… Ага, ах-ха-ха!
И так ещё пятнадцать минут. Я засекала. Ты очень удивился, когда я вылила в раковину твой остывший чай и ушла в другую комнату. Нет, ты меня ничем не обидел, просто это невозможно выдержать.
Я надеюсь, ты понял меня правильно. Возможно, кто-нибудь со схожими симптомами узнает себя и задумается. А я, так и быть, готова выключать телефон перед встречей или походом в гости к тебе, потому как уважаю тебя. Уважаю. Но ты задолбал.
А меня задолбали две категории людей. Это предатели и люди, пытающиеся их хоть как-то оправдать.
За мою жизнь у меня были не одни отношения. От кого-то уходила я. Кто-то уходил от меня. Разрыв — это всегда болезненно, но жизнь продолжается. С кем-то из бывших у меня сохранились ровные приятельские отношения. С кем-то я просто не общаюсь. Но ни к кому из них у меня не осталось негатива. Ни к кому, кроме одного. По одной простой причине: с остальными расставались честно.
«Я встретил другую девушку, я ухожу» — это тяжело, но честно.
«Я поняла, что не люблю тебя, я ухожу» — это тяжело, но честно.
Мы поговорили и решили, что общего будущего нет и надо разбегаться — это честно.
Лить в уши приторную воду, клясться в любви до гроба, планировать общее будущее — и в мгновение ока начать недоговаривать, прятать глаза, врать, вести двойные игры, манипулировать, превращая в ад месяцы жизни влюблённого в тебя, а потому беззащитного человека, при этом изо всех сил стараясь остаться «чистеньким» — это предательство.
Знаете, что самое мерзкое в предательстве? Это даже не сам факт предательства. Мир не рушится. Жизнь продолжается. А незаменимых, как известно, нет.
Самое мерзкое — это то, что предательство не проходит и не забывается. Это то, что теперь навсегда с тобой. До самого конца. Предателя можно вычеркнуть из жизни. Можно найти в себе воли и силёнок перетерпеть, удержаться на плаву и жить дальше.
Самое мерзкое — это то, что «как было» уже никогда не будет. Это как битая машина: можно отремонтировать, но всё равно не станет «как было».
Самое мерзкое — это то, что другой человек уже не получит того безграничного доверия, которое в своё время получил предатель. Другой человек, который, возможно, на предательство и не способен, который, возможно, как раз и достоин этого самого доверия. Только поздно. Не получит не потому, что «кругом враги, никому нельзя доверять», а потому, что неизбежно будет включаться банальный инстинкт самосохранения: «Тут ещё можно раскрыться, а дальше уже нельзя, там было очень больно». Перебороть это — невозможно. И хвала небесам, если хватит воли и силёнок не отравить этим жизнь другому, ни в чём не повинному человеку и не разрушить новые отношения, а только самому периодически подвариваться в персональном аду памяти, страхов и глюков.
И немного о второй категории «добрых защитников».
Не быть столь категоричной, ведь «все мы люди»? Давайте называть вещи своими именами. Есть люди, а есть недочеловеки, умело маскирующиеся под людей.
Постараться влезть в шкуру предателя и понять его? Понять — можно. Оправдать поступки и тем более простить их — увы.
Корчить из себя благородство и жертвенность, великодушно прощая? Увольте. Прощать предательство — это способствовать его повторению и помогать предателю утверждаться в собственной безнаказанности.
Благодарить за бесценный жизненный опыт и за то, что сделали сильнее? Благодарить надо не предателя. Благодарить надо маму с папой за характер и воспитание, близких людей, которые в тяжёлые времена вытирали тебе сопли, выслушивали, а потом давали хорошего пинка, чтобы шёл дальше.
Не мстить, ведь «жизнь сама накажет»? Жизнь — не накажет. А вот заставить человека пройти то же, что прошёл ты по его милости — логично и справедливо. Не зря во времена Чингисхана у монголов самое страшное наказание было за обман доверившегося тебе. И это более чем справедливо.
Я тут уже писала о том, что люди иногда в своей профессии работать не хотят и делают всё по принципу «вдруг прокатит». Как выяснилось, иногда этому есть простое объяснение: непрофессионализм и недостаток знаний.
Тут недавно один автор хорошо прошёлся по неграммотным журналистам. Потом девушка ответила ему: мол, мало сейчас таких, «за идею». Хочу сказать пару слов и я.
Я журналист c высшим профильным образованием и десятилетним стажем работы на ТВ. Параллельно работала и в газете, и на радио. За плечами красный диплом по специальности «Журналистика, ТВ и радио», стажировка на Первом канале и туева хуча курсов и семинаров. По молодости и в начале работы я тоже была «за идею», выслушивала бабушек, бегала по властям. Город у нас небольшой, поэтому знают все. Подходят и в магазинах, и в караоке, где люди отдыхают. Но речь не об этом.
После гневного поста молодого человека я вдруг поняла, что в последнее время сама прихожу в ужас от нашего брата, и осознала почему. За десять лет работы я не столкнулась в нашем городе с таким же журналистом с профильным образованием и опытом работы. Их нет. К нам приходили девочки — экономисты, парикмахеры, безработные, без образования. Люди, которые о журналистике вообще не слышали — и работали. Руководству проще взять неумёху, которая будет работать за 15 тысяч, чем платить хорошие деньги профессиональному работнику. Со мной работала девочка-филолог. Сейчас ушла в школу, по профессии, отлично справляется.
Две телекомпании в нашем городе делают новости. Журналисты как на подбор: алкоголик без образования, «экономист» из техникума, тыжпереводчик и девочка, которая два месяца посидела в телевизоре, читая написанный текст для ведущей. Резко все эти люди стали журналистами.
Задолбало и это, и другое: люди перестали понимать, что журналистика требует знаний и умений, как и любая другая профессия. Хирурга в операционную без образования не пустят, а вот писать статьи и делать новости теперь может каждый дворник. Вот и получаем корову через «а» и жуткие словесные обороты. Прям операция на мозге без анестезии. Операторы, кстати, туда же. Ни один пришедший на ТВ до этого даже камеру в руках не держал. Какие уж тут шедевры…
Пост молодого человека пришёлся ещё и кстати. Месяц назад я написала заявление и ушла в свободное плавание. Работать в коллективе дилетантов нервов не хватило. Самые сложные проекты кидают на профи, а вот платить за это не хотят.
Сейчас смотрю новости — качество упало. И я понимаю, что девчонки просто не справляются. Не умеют и не знают, как надо. Так что, когда вас в следующий раз неприятно удивит «журналист», спросите, где он получил своё профильное образование. Что-то мне подсказывает, что никакой он не журналист. А те, кто реально посвятил свою жизнь этой профессии и работает хорошо — вам, ребят, отдельное огромное спасибо. Ваши сюжеты смотрю с удовольствием. И с благодарностью учусь на материалах мэтров — вам низкий поклон. Спасибо.
Здравствуй, задолбанный преподаватель! Я бессовестный студент, и мне стыдно. Правда-правда. Но у меня есть свои причины поступать так, а не иначе.
Мне двадцать один год, и я сижу на шее у родителей. Вообще-то они неплохо зарабатывают, но сейчас в нашей семье довольно непростое время. А мне нужны новые зимние ботинки и куртка, нужно хоть раз в месяц видеться с друзьями, раз в пять недель в нашем большом семействе у кого-нибудь стабильно день рождения или иной праздник (с ужасом жду Нового года), да и летом хочется отдохнуть. Я не могу просить эти деньги у родных: язык не поворачивается. Я хочу работать, благо и возраст позволяет. Но чу! Что это? Это моё расписание! Я учусь на пятом курсе, и мне ясно и понятно, что для диплома и выбранного мной направления важны три из шестнадцати пар в неделю. Три из шестнадцати! А ноги у меня, простите, мёрзнут в осенних ботинках, а в зимних, простите, дыра. Вы можете читать сколь угодно интересно — я прогуляю вашу пару в пользу работы.
Имея два полностью свободных дня в неделю, я должна оба проводить в лаборатории, работая над дипломом. И этого мало. Да, если так случилось, что ваша пара — единственная на сегодня и читается посреди дня, я не приеду. Я отправлюсь в лабораторию и буду вкалывать там.
Я могу заснуть на паре. Не потому, что я невоспитанное хамло, а потому, что уже две недели сплю урывками. Если глаза слипаются по-настоящему, то человек даже не замечает, как засыпает.
Я могу не выполнить домашнее задание. Когда я приползаю домой глубоким вечером с работы, из лаборатории, из университета, последнее, о чём я думаю — это задание, каким бы увлекательным и творческим оно ни было. Я подготовлюсь к контрольной, повторю материал перед коллоквиумом, займусь статьями для научной работы, но задание непрофильного предмета имеет нижайший для меня приоритет.
Случается и так, что мне совершенно не интересен ваш предмет. Вот ни на копейку. Я буду сидеть в углу и заниматься своими делами или, опять же, не озабочусь посещаемостью. Не из личного неуважения к вам — просто потому, что я считаю себя вправе распоряжаться своим временем.
Я не одета в тряпьё, не выгляжу как зомби. Я среднестатическое лицо, и мне трудно дать оправдательную характеристику на основе внешнего вида. Вы совершенно справедливо задалбываетесь моим поведением. А я, в свою очередь, совершенно справедливо задалбываюсь, когда вы начинаете зверствовать и требовать посещаемости.
Дорогой преподаватель! Вам хочется заинтересовать своим предметом всех, зажечь в нас интерес, добиться того, чтобы мы заворожённо вам внимали. Но мы все — совершенно разные взрослые люди. Кто-то может, кто-то нет, кому-то интересно, кому-то не очень. Положа руку на сердце, признайте: на самом деле вам не нужны эти полгруппы, которые всё равно не будут слушать, зато будут шептаться, смотреть на часы, хихикать, спать и заниматься ерундой. Вам нужно, чтобы все, как один, были заняты предметом, но это мечты. Не гонитесь за количеством и читайте тем, кто тащится через весь город ради вашей пары, кто слушает вас, затаив дыхание, и тратит иногда целый бесценный вечер на подготовку задания. Поощрите их «автоматами» или плюшками к зачёту, а остальные пусть выплывают, как могут.
В конце концов, это нужно нам, а не вам. И иногда мы выбираем не вас.
Офис у нас двухэтажный. Входная дверь на первом этаже, внутри лестница наверх — там я и сижу. По долгу службы приходится постоянно спускаться вниз, чтобы открыть дверь клиентам, благо они у нас бывают нечасто. Регулярно случаются ситуации простые и странные одновременно.
Звонок в дверь. Начинаю спускаться.
Снова звонок в дверь. Я уже на середине лестницы.
Снова звонок в дверь. Я уже иду по первому этажу. Про себя начинаю думать: уж не пожар ли там?
Я работаю инспектором досмотра в Национальном аэропорту «Минск». Досматриваю вещи пассажиров, проносимые в салон. Как правило, пассажиры всех рейсов от Астаны до Парижа — люди адекватные, часто сами предлагают вынуть ноутбук, разуваются, уточняют, что разрешено, что нет. Но когда дело доходит до рейса «Минск — Москва», всё меняется кардинально. В любое время суток часть пассажиров идёт навеселе; бывают и дрова, снимаемые с полёта. В каждом втором предмете личной клади — вещи, запрещённые к полёту (несмотря на постоянные радиообъявления и экспозицию запрещённых предметов перед пунктом досмотра).
В сумке тесак. Почему не в багаже? «Боюсь, грузчики повредят при погрузке!»
В пакете бутылка водки (любой жидкости разрешено не более 100 мл в ёмкости). «Я всегда везде летаю, все правила знаю, можно два литра с собой!»
Ножницы. «Давайте с вами договариваться!» Ага, как Якубович: сто рублей — и не открываем.
Бита! «Что за бардак! Ни в какой багаж сдавать не буду! Зовите начальника!»
«Меня не досматривайте! Я сам во Внукове таможенником работаю!»
Неодимовый магнит. «Я его в подарок везу, значит, в ручной клади можно».
И так далее. Московским пассажирам за сорок минут полёта в салоне обязательно понадобится утюг, пена для бритья, нож-кредитка (привет Экслеру), фонарик, пейнтбольный автомат и другие нужные вещи.
Но вот мартышкин рейс заканчивается, и начинается обычная работа — Абу-Даби, Вена, Анталья…
Когда в следующий раз с московских каналов польётся дежурное: «Кругом враги!», советую призадуматься, почему так.
