Как говорится, вот и выросло поколение… чего — подставьте сами. Я тоже, когда учился в школе (да и позже), принимал участие в олимпиадах и конкурсах. И, знаете, мне и в голову не приходило грамоты за них как-то монетизировать, вообще извлекать какую-то выгоду. Гордиться — это да. И сейчас храню.
Да что там олимпиады, конкурсы. До сих пор горжусь, что самостоятельно выучил сложный, но интересный язык. Причём никакой выгоды, кроме моральной, я не собирался получать и не получил: язык-то давно мёртвый.
Помните, у Лема есть роман «Возвращение со звёзд»? Роман глубокий, поэтому только один момент, который больше всего меня задел. После некой процедуры, снижающей агрессивность, общество разделилось на две части: взрослых, на кого процедура уже не действовала, и молодёжь, подвергшуюся процедуре. Они частенько просто не понимали друг друга.
Так вот, у меня ощущение, что я живу как раз в таком разделившемся мире. Только процедура, которую проделали над частью населения — другая.
Есть легенда (а может, и не легенда), что победитель Олимпийских игр в Древней Греции не получал ничего, кроме лаврового венка. И этого было достаточно.
А меня задолбала женская показушная чистоплотность. Как ни послушаешь, так все просто феи: и дома у них ни пылинки, и всё-то у них чисто, постирано и выглажено, посуда блестит, а унитаз благоухает розами.
Но что же мы видим, заходя, например, в женский туалет в небольшом мебельном торговом комплексе? Мрак и ужас! На полу все следы жизнедеятельности. Бумага и средства личной гигиены накиданы мимо урны, хотя она стоит совсем под носом. На стульчак посмотреть тошно, не то что дотронуться до него или сесть. И, конечно, забитый бумагой унитаз. Что нужно смывать за собой, вспоминает, наверное, только каждая десятая. Вот насколько надо быть непроходимо тупой, чтобы не запомнить простую вещь: нельзя кидать бумагу в общественный унитаз, ну нельзя!
Или вот ещё пример — общая комната для принятия пищи. Стол после себя вытирают единицы. Как ни зайдёшь, так весь аппетит пропадает. Вывалить остатки еды в урну и, немного промахнувшись, не убрать за собой — в порядке вещей. То же касается и раковины для посуды. Если собрать все отходы из неё, то можно накормить свинарник средних размеров. Засунуть в СВЧ что-нибудь, что может немного взорваться, и снова не убрать за собой — обычное дело.
Естественно, всё это великолепие происходит, когда никто не видит. Тошно, уважаемые, просто тошно от всего этого. Зато на людях всё делают наманикюренными пальчиками, оттопырив мизинчик, да с придыханием.
Женская чистоплотность — ещё один большой большой миф.
Здравствуйте. Я злой. Очень злой. Ещё псих контуженный. Причём реально контуженный и псих — могу справку показать. А задолбало меня странное обстоятельство: всё то, что я выше написал, прекрасно, прямо-таки спинным мозгом чуют чиновники с синдромом вахтёра, полуночная гопота, сосед-дебошир, ушлые впариватели фигни, наглые торговцы, вокзальные цыганки, жадные гайцы, недобросовестные партнёры и прочие мерзавцы, что могли бы довести меня до срыва крыши не на пустом месте. Все успешно секут фишку и сдают назад до того, как из адекватного, чуть сонного тюфяка я превращусь в конченого отморозка без тормозов. А обычные окружающие меня случайные люди как будто отчаянно жаждут это увидеть.
Дорогая Нерезиновая. Товарищ проездом из аэропорта в аэропорт, люфт на пересадку шесть часов. У меня срочных дел не обнаружилось. А что бы и не встретиться, посмотреть, кто кем стал…
Вышли из аэроэкспресса. Дамочка, уважаемая! Я понимаю, что дверь открыта удобно. Мне её и пальцами поймать на отлёте не слабо. Но зачем же так вперёд рваться по ногам чемоданом? Пропустили бы мы вас, и дверь бы придержали, только плечом или хотя бы ладонью сподручней было бы. Да ладно, ерунда — женщины…
Переход — зебра со светофором. На зелёном человечке две секунды обратного отсчёта. Остановились. В спину стукнулся господин сильноспешащий, обругал, обогнул. Побежал на красный. Успел. Ну да бес с ним, с идиотом. Машины прямо поехали. У красного человечка ещё шестьдесят секунд. Но прямо машины уже не едут, потому что слева стрелка зелёная сейчас будет. Граждане, вам так принципиально между нами стоящими пропихнуться, чтобы успеть за этот жёлтый на проезжую часть? А вы, сударыня с тележкой с той стороны дороги, вам тоже именно тут надо на бордюр карабкаться? Мы ж уже вроде и в сторонку сдвинулись, чтоб вам, баранам, не мешать… Кто успел — перебежал, кто не совсем успел — меж машинами пролавировал. Жертв и пострадавших нет, как говорится. Машины наконец нормально поехали, вот только тоже не все успели, уже и зелёного человечка ноль пять, а они всё просачиваются… Медленно так, аккуратно. Видимо, чтоб огибать их замысловатыми траекториями было удобней.
И вот тут мой товарищ, что в городе всего-то восемь минут, и из тех полторы на светофоре простояли, и города-то было всего-то вдоль площади метров пятьдесят, с такой неподдельной искренностью характеризует точно и непечатно и дорогую столицу, и её драгоценное население, будто лет -надцать тут с этим всем прожил.
Согласился. И тоже со всей искренностью.
Метро. Барышня, дражайшая, да не ломитесь вы так к свободному месту! У нас с вами не конкурс со стульями, которых на всех не хватает, нас на этой станции только трое в вагон-то и зашло.
Милейший, я не поручень и не барышня. Не надо за меня хвататься. И за моего друга тоже не надо. Даже если (и тем более если) у вас с координацией с утра уже тяжело. Не дам пасть низко на пол. Мне не в падлу, но противно. Впрочем, всё фигня, кроме смерти. А смерть — тоже фигня.
Двери. Да поймаю я её, поймаю. И так тоже поймаю. Сам порой грешен — задумаюсь, не обернусь… Да держу я её, держу, милочка, хотя, честно, очень обязали бы, если б упаковыванием книжечки в сумочку занялись бы либо до того, как к двери подошли, либо после, а то мы бы с товарищем уже бы дальше пошли. Одно мешает — если я дверку сейчас отпущу, она вам точно в центр шапочки на вашей так удобно наклонённой головке прилетит. Наверное, это нам всем удовольствия не доставит, хотя… Нет, не стоит оно того всё же.
Кафе. Да, волшебная моя, да! Два не мелких мужика. Да, закуска. По пирожку и чай. Да, и даже без пива. Знаете у некоторых людей есть крепко выработавшаяся привычка никогда не пить не только в общественных местах, а вообще, если впоследствии до полного протрезвления теоретически возможен контакт с людьми. Особенно с чужими. Хотя это всё не ваше дело, и от суммы заказа у вас чаевые зависят, но не надо писать свои мысли на лице такими крупными буквами. Да, и меню вот так вот прямо из рук забирать. Даже если вам «и это всё» сказали. Впрочем, чай заказанному соответствовал, и по времени мы с ним аккурат до нашего следующего аэропоезда уложились. С учётом времени дойти до вокзала. Вот только…
Барышня! Бриллиантовая вы моя, ну зачем же вы для остановки своей машинки лаковой выбрали то единственное место, где тротуар к проезжей части сворачивает и газончик с заборчиком отсутствуют? Как нам теперь эту улочку перейти? Через вашу машинку с упором о крышу перекатиться? А знаете, не вопрос вообще ни разу. Будь вы пола подходящего, именно так бы и сделал. И крышу бы вмял, и ещё бы кое-что рихтанул с фасаду. И времени оно б много не заняло. И размялся б с удовольствием. Только вот… В общем, обойти и правда проще, чем объяснить вашей голубоглазой светлости, почему стоило бы сменить место парковки. Выдыхай, бобёр, выдыхай.
Регистрация. Люди, да что ж вы ломитесь-то, как за бесплатными бананами, которых пол-ящика осталось, и на всех не хватит?
— Ты обратно так же?
— Наверное, всё же прямым.
— Понимаю. Быстрее будет и проще.
И правда ведь. Понимаю. И сам бы прямой выбрал. И быстрее, и проще…
Обнялись.
Господи! Милсударыня, если вам везде гомосеки мерещатся, то не могли бы шипеть своему благоверному как-то потише? Я, конечно, понимаю, что мы вам и в свои скоро-под-сорок развращённой молодёжью кажемся, и что не объяснить мне вам никогда, наверное, что бывает так: свяжет судьба на полгода, а потом за тринадцать лет будут три звонка да полтора имейла, что женился, что сын и что дочка, да что сестре одного общего знакомого деньги на операцию нужны. А больше что? Жив — и славно. Жена и дочка. Работа. Жена и сын. Работа. Да алярм передать. А больше-то чего? А ничего. Просто раз позволила оказия в перелёте с одного края необъятной на другой через столицу, то можно и проводить товарища от аэропорта до аэропорта. И обняться. Пусть даже и как гомосеки те самые.
— Оно ведь фигня — война, главное — манёвры.
— Будь.
— Буду.
Электричка. До родного леса.
Господин хороший, какой, простите, костоправ вам так руки-ноги повывернул, что вы в полной электричке меньше чем на двух сидениях не помещаетесь? На одном уместились? И славненько.
Барышня, давайте я вам сумку на полочку положу, вот эту, клетчато-пропиленовую, а то с ваших хрупких колен она уже не первый раз на мои не хрупкие переваливается. А у вас в ней что-то угловатое и жёсткое лежит. Неприятно оно, знаете. Не волнуйтесь: и наверх засуну, и потом достану.
О, соседушка с двух сидений, что ж ты ломишься через турникет за мной бесплатно, да ещё и пихаешься при этом? Знаешь, если уж на полную поездку жизнь деньгами обделила, то можно взять билет «на выход» по цене проезда от ближайшей бескассовой станции. Вот солидная дама, чьи ноги всё норовили угнездиться на моих, именно так и делает. Очень громко.
Дарагой, генацвале, ты-то чего мою ласточку своей подпёр? Сам тут стоишь? Отъезжаешь уже? Ну, отъезжай, отъезжай, я домой хочу.
В супермаркет только заехать надо. Выполнить священный долг по притаскиванию в пещеру священных туш мамонта и разной сопутствующей мелочи.
И знаешь, мужик, когда вы со своей хабалкой всунулись с разбегу вперёд меня со своей тележкой… День не задался всё-таки у тебя. Не у меня. Я ведь и правда псих контуженный. Очень злой. И краёв не разбираю. И даже охранник магазина меня понял. И наряд, обматерённый твоей дражайшей. Они тоже меня поняли. Уговорили. Они почему-то всегда понимают, что да, очень злой. Псих. И контуженный. На самом деле…
Только всё равно пакостно, как с похмелья.
Люди, драгоценные вы мои овечки! Я понимаю: никто из вас действительно не сделал «ничего такого», все вы жили и вели себя как обычно. Только я ведь где-то рядом. Может, не стоит проверять так часто, насколько крепко на мне сидит мой собственный строгий ошейник?
Прочитала я тут про задолбавшуюся приёмную комиссию. В истории был такой момент: дескать, грамоты ваши нам не нужны. Так вот, задолбали эти самые грамоты.
Когда-то давно, во времена активного инбридинга собачьих и кошачьих пород, кто-то придумал награждать самых красивых, умных и соответствующих рамкам породы животных. Ну, чтоб было понятней, кого и с кем лучше сводить. Меня пока, слава богу, ни с кем насильно не сводят, а вот грамот целая стопка. И другого применения, чем засунуть их себе прямо, эм-м, в шкаф, я найти им не могу. Зачем? Как мне использовать грамоту в моей жизни? Мне её кому-то дать, чтобы меня больше уважали, ценили как человека? Зачем это вообще делается? Зачем существуют эти региональные олимпиады, областные конкурсы, межшкольные соревнования? Кому нужны эти бесполезные мероприятия — участникам или Министерству образования?
Представьте ситуацию: вы ученица 11 класса, у вас недосып, вам хочется удушить всех окружающих проводом наушников (и ещё красивое платье на выпускной). У вас 100500 репетиторов в неделю, которым вы отдаёте 100500 условных единиц, потому что надо готовиться к выпускным экзаменам. Ах да, ещё по четвергам вы ходите на репетицию вальса. В общем, занятой вы человек. И вот приближаются заветные выходные: сходить в кино в пятницу вечером и гулять с друзьями до полуночи, проспать в субботу до часу дня, залечить прыщи, присмотреть в интернете платье. Простые бабьи радости. Но нет: в субботу вы должны встать в 5:30 (значит, поход в кино отменяется), чтобы успеть на автобус в соседнюю область, чтобы принять участие в олимпиаде по [вставьте название дисциплины, которую вы имели наглость знать лучше, чем ваши одноклассники]. Как зачем? Чтобы получить грамоту. И повесить на стену этот кусок картона. И гордиться, гордиться, гордиться…
Не так давно работал в сети универсамов с красно-белым логотипом. Должен признать, что никогда раньше мне не было стыдно за то, что я делаю.
Я никогда не забуду тот взгляд одной из покупательниц, когда после того, как пробил ей товар, пожелал ей удачного дня. Тогда мне показалось, что она это слышит впервые.
Один мужчина дождался конца моего рабочего дня (час после закрытия магазина стоял, наверное) и вручил мне бутылку коньяка.
Одна бабушка после каждого посещения магазина мне желала столько же, сколько моя собственная, когда поздравляет меня с праздником.
Моя зарплата была чуть меньше зарплаты товароведа.
Кто-то подсуетился, и про меня написали в газете.
Люди! Как же так получилось, что простая вежливость стала едва ли не музейной редкостью?
На следующий день из закромов вытаскиваются запасы дровенюк и расселяются по углам.
— Ну как, шкаф готов?
— Нет, только одну полку напилил. Тяжело идёт.
— Фреза застревает?
— Нет, я лобзиком, у меня для фрезы диска подходящего нет, только крупнозубый.
— Купи, это разве проблема?
— Да я уже полку отпилил, а за диском на рынок ехать…
Месяц, два, полгода спустя повторяется примерно тот же разговор. Купленная несколько лет назад специально для таких вещей фреза пылится в инструментарнике, к разговору поочерёдно прибавляются вопросы (не сразу, поскольку ну очевидные же вещи, неужто сам не подумал?):
— А заказать в интернет-магазине с доставкой?
— Нигде нет!
— А какой диаметр и прочие параметры?
Нечастый, но нахожу.
— А вот в этом? — и ссылку даю.
— Ой, спасибо, сам не нашёл.
— Почему опять лобзиком?
— Забыл перезвонить, сказали — через неделю поступят, позвоните.
— Почему опять лобзиком?
— Они обещали перезвонить и не перезвонили.
И ещё итераций пять последних двух пунктов.
Дрова мигрируют по квартире, медленно меняя конфигурацию. Заказать и купить диск за тебя? Ты взбесишься, приговаривая: «Я сам собирался это сделать завтра, ты знаешь, как я не люблю, когда делают то, что я сам запланировал». Готовый шкаф — вообще не вариант: «У нас тут масса отличного материала, что ему, пропадать?»
И знаете что? Года через три после покупки фрезы она таки была применена. Впервые. И оказалось, что тот самый «крупнозубый» диск отлично пилит ДСП, фанеру и брус.
Антресоли теперь у нас есть. И дрова по углам — тоже, потому что «ну сосед такой массив собрался выкидывать!» А шкафа до сих пор нет. Теперь тебе не хватает металлической пластины, которую ты третий раз забываешь взять в магазине. Или саморезов, которых в прошлый раз взял десять штук, потому что «больше не понадобится».
Дорогой мой, ты задолбал. Ещё немного — и не знаю, появится ли у нас шкаф, но вот скелет для него я из тебя сделаю.
В глазах знакомых я нелюдь, чудовище и просто кошмарный человек. Я разбавляю горячие напитки холодной водой. Всю жизнь эта моя привычка портила жизнь моей бабушке, она постоянно вопила: «Внученька, ну шо ж ты с чаем-то делаешь?!» Мои попытки объяснить, что так мне вкуснее и приятнее пить чай, она пропускала мимо ушей. «Так не делают!» А на мой вопрос «Почему?» ответа никогда не было.
Вот я выросла и вышла замуж. Хвала богам, что моему мужу абсолютно до лампочки, что и с чем я смешиваю, прежде чем выпить. Но с мужем в комплекте шли свёкры, увы и ах. Моя свекровь — отдельная песня, но тут она тоже отличилась. Эта женщина не слышит моих просьб разбавить мой кофе, не слышит, как я прошу показать мне, где у них питьевая вода, и не слышит, как я тихо матерюсь, обжигая язык.
В кафе на меня тоже пучат дикие глаза, если к слишком горячему напитку я прошу злополучный стакан холодной воды. Хотя обычно всё же приносят, честь и хвала возможности пожаловаться.
В общем, адепты обожжённых языков, ноющих зубов и сжавшихся гортаней, пейте хоть расплавленный металл, а от таких, как я, отстаньте. Задолбали!
В армии — «неуставняк», а бороться с ним никто не хочет? Хорошо, давайте я вам историю расскажу.
Если вы не знали до сих пор — офицеры в армии бывают разные: кто-то поднимается по командной лестнице, от командира взвода и до генерала, кто-то занимается административно-бюрократической работой, сидя в кабинетах, кто-то и вовсе технарь, командует «гражданским персоналом» на каком-нибудь заводе военного назначения.
Я как раз занимался военной бюрократией. Таких некоторые с подачи военно-исторических фильмов называют «штабными крысами», по сути же те мало отличаются от «офисного планктона», даже нелюбовь со стороны «простых работяг» такая же. На самом же деле — обычная офисная работа: отчёты, планы, графики, доклады, совещания, только военная, вся из себя секретная, и с начальством спорить нельзя по Уставу. А вот с рядовым личным составом — солдатами и сержантами — вообще никак не связанная, поэтому была возможность наблюдать это всё со стороны, не имея никаких личных интересов, а также ни возможности, ни желания вмешиваться. И вот как всё это выглядит.
Во-первых, сам личный состав: понабрали всех, до кого дотянулись. От маменькиных сынков-отличников до уголовников с условным, от ботанов до гопников — всех подряд. Понабрали, запихали в одну казарму взрослых, половозрелых самцов, вырванных из привычной им среды обитания. Никакого психологического отбора, само собой: у нас ведь все равны и обязаны отдать этот, как его, долг.
Гопота тут же начинает выяснять, кто самый крутой, шестёрки становятся свитой очередного лидера, а добрые и хорошие домашние мальчики ожидаемо попадают в категорию чморимых задротов. Редко когда в ботане внезапно прорезается агрессия и скрытые ранее лидерские качества — тогда из него получается очень лютый «дед».
Развлечений в казарме немного, женщины недоступны, поэтому всё это приобретает самые уродливые формы.
Это процесс установления иерархии в стае, победить который можно только одним способом: низвести всех, включая «лидеров», на один уровень, поставив над ними жёсткого командира, и желательно в режиме 24×7. Причём командир должен быть очень авторитарным, даже жестоким, но честным и справедливым — а где таких найти, если в командиры попадают, в общем-то, случайные люди?
Тут мы переходим к вопросу младших командиров: откуда, например, берётся лейтенант, командир взвода? Это вчерашний выпускник военного вуза, не факт, что командного, а вполне может быть, тот, кого готовили на административную или на техническую должность. Просто ему не повезло, и вместо ожидаемого кабинета в штабе он внезапно оказался один на один со стаей, и он банально боится этих волков. Разумеется, он как бы защищён тем же Уставом и законами, поэтому бить его вряд ли станут, но его командование сводится к тому, чтобы лидеры стаи делали вид, что выполняют его приказы, а он сделает вид, что не видит творящегося беспредела.
Да и что он может, на самом деле? Гопник понимает только удар в рыло или жёсткий разговор. На жёсткие разговоры наш лейтенант не способен, а бить солдат, даже плохих, нельзя.
Но бывает и иначе: лейтенанты тоже разные, и иногда попадаются люди со склонностью к садизму. Тогда могут начаться построения среди ночи, бег «слоников» по плацу, выкапывание траншей на время и прочие невинные развлечения молодого командира. Далеко не факт, что при этом не будет неуставщины между солдатами — такой командир может стать просто старшим звеном в цепи.
Дальше, по логике развития ситуации, солдаты-гопники имеют все шансы стать сержантами и гнобить остальных солдат на законных основаниях, а командиры-задроты будут успешно продвигаться по службе, так как, в отличие от командиров-тихонь, действительно могут командовать своими подразделениями. И эта система растёт и крепнет.
Теперь вот вернёмся ко мне: ну вот вижу я это всё, и что? Можно убрать командира-тихоню, он только рад будет, но куда его девать и кем заменить? Наказывать командира-задрота нет никаких оснований, так как у него все строго по Уставу, ведётся боевая подготовка («слоники», ночные тревоги, например). Поставить нормальных? А где их взять столько? Как решить вопрос с контингентом солдат?
Вы ругаете командиров, которые «недоглядели», кому «всё равно» — а что и как они могут исправить, если всё сводится всё к тем же проблемам, которые на их уровне не решаются?
Ответы есть, на самом деле. Только для этого нужна существенная переделка всей армейской системы, которая затронет массу чужих интересов и потребует денег, а на это нужны решения на самом верху. Видимо, не при этой жизни.
Добрый день, дорогие одиннадцатиклассники и их родители, а также остальные посетители этого сайта! Я сотрудник приёмной комиссии одного российского вуза, и сейчас я расскажу, как легко и действенно задолбать меня и всех моих коллег.
Перво-наперво запомните: сайты и памятки абитуриента — для слабаков! Совсем не нужно интересоваться, какие специальности существуют в выбранном вузе. И уж тем более не нужно выбирать из них те три, куда вы хотели бы поступать. Кто вообще придумал такую глупость? Пусть лучше студент из приёмной комиссии подробно расскажет про каждую из тридцати-сорока специальностей, да ещё и посоветует, где вам будет интереснее (и плевать, что в очереди стоят ещё люди). Помилуйте, вы всего лишь выбираете то, чем будете заниматься минимум ближайшие четыре года. Это же проще, чем арбуз на рынке купить.
Если сказано, что приёмная комиссия работает с 10:00 до 16:00, нужно прийти либо в 9:00, либо в 17:00. А звонить можно вообще хоть в час ночи — вам просто обязаны ответить!
Игнорируйте перечень необходимых для поступления документов, который прост до безобразия: паспорт, аттестат и фото. Фотографии вы потом занесёте. Надо до 4 августа? Хорошо, мы в сентябре принесём.
Игнорируйте правила приёма, в частности, минимальные баллы, необходимые для зачисления на бюджет. Здравый смысл тоже игнорируйте. Конечно, если на экономику конкурс 50 человек на место, вас возьмут на бюджет со 150 баллами.
Принесите все 100500 школьных грамот, включая «За примерное поведение» за второй класс. Игнорируйте, что учитывать их будут в двадцатую очередь.
Приходите только с мамой. И с папой. А также с бабушкой, дедушкой, дядей, тётей, пятилетней сестрой, собакой и хомяком. Пусть ваш цыганский табор займёт половину кабинета и все стулья, предназначенные для других абитуриентов. Не забывайте скандалить со всей роднёй по поводу выбранной специальности. Громко, с истериками и матом.
Подписывайте все бумажки не глядя, как бы вас ни просили проверить правильность введённых личных данных.
Если вам дали с собой какие-то документы и сказали предъявить их при следующем посещении комиссии, пролейте на них кофе. И пиво. И порвите. И обязательно забудьте дома!
И отдельно для вас, уважаемые родители: не давайте своему отпрыску вставить ни слова, даже документы порывайтесь подписать вместо него. Побольше, побольше скандальте, кричите, что вас самый распрекрасный ребёнок должен поступить. Хамите, размахивайте руками, угрожайте. Этим вы, бесспорно, заслужите искреннее уважение даже самого ректора.
Поймите, пожалуйста, что выбор специальности в вузе — ответственное решение, которое вы должны принять сами. Для вас есть интернет, многочисленные памятки, дни открытых дверей, наконец, деканаты, где вам с радостью всё расскажут и покажут. Ни один сотрудник приёмной комиссии не сможет телепатически догадаться, где вам будет интересно учиться.
Проявите ответственность. Читайте то, что подписываете — все ваши данные оператор вводит вручную, поэтому ошибиться может даже в фамилии. Да, это его косяк, но вы-то подписали, что подтверждаете правильность!
Мы понимаем, что в 17–18 лет многим нужна поддержка в лице мамы или папы. Только не надо, чтобы мама-папа делали всё за вас.
Милые абитуриенты! Вы в большинстве своём действительно милые и замечательные. Адекватные и доброжелательные ребята, знающие, чего хотят, вызывают искреннюю симпатию. Мы вас даже запоминаем и потом болеем за вас, надеясь, что вы поступите.
А истеричные и безответственные личности уже не задалбывают — просто с каждым годом уменьшают надежду на разум человеческий.
Меня задолбала кружка. Я купила её в главном магазине Минска. Она была белой с ярко-красным национальным узором. Приятная память о хорошем городе. Вот, правда, несмотря на крайнюю доброжелательность, приветливость и, не побоюсь этого слова, адекватность моей семьи из трёх поколений, особого белорусского гостеприимства мы не встретили. Больше всего запомнилось, как на мой вопрос женщине с подростком: «Не подскажете, где бы тут перекусить с семьёй?» последовал широкий жест: «Ходите, ищите». Таких случаев неудачного контакта было несколько, но мне как-то не пришло в голову тут же обклеить всё население страны ярлычками. Ну, посмеялись над стереотипами, и бог с ними.
Так что вы, господин инспектор, не спешите обобщать немаленькую нацию по десятку русских чудаков на разные другие буквы. Хотя, возможно, именно эти люди потом подставят вам плечо, когда ваши гораздо более правильные друзья из далёких стран в этом откажут.
Ну, я про кружку, собственно, не договорила. Уже удаляясь из магазинчика, я услышала вдогонку от продавщицы: «А принт на кружечке польский, ага». Вспомнила я об этом через два месяца после поездки, держа в руках белоснежную кружку без единого следа национального узора.
