Я — симпатичная молодая женщина, со вкусом одеваюсь, умеренно пользуюсь косметикой. Я умею делать злобный и отмороженный вид, поэтому ко мне уже давно не пристают на улицах с «вашей маме зять не нужен?». Я умею настолько незаметно себя вести, что преподаватели в университете потом требуют от меня отчёта о причине пропуска пар, на которых я была. Меня никто никогда не достаёт, я умею вращаться в социуме предельно обособленно. И у меня короткие волосы, что называется, под мальчика.

Кто задолбал? Назову их нежно: старушенции. Сегодня у них, видимо, старушенчечье полнолуние.

11:00. В благодушном настроении еду в центр своего небольшого города. На дороге небольшая пробка. Напротив меня сидит старушенция и злобным въедливым голосом через весь салон убеждает водителя объехать пробку (через реку переправиться, видимо), так как она опаздывает. На четвёртой такой реплике я слишком громко вздохнула от избытка невысказанного и узнала, что я проститутка-малолетка-пигалица, к любовнику старому жирному еду. На автобусе-то, в 11 утра, с известным колечком на известном пальце. А огромная сумка виагрой набита, конечно. Хихикаю в кулак.

13:00. Забегаю в аптеку купить хлоргексидин. Старушенция-аптекарша, с тонкой ехидцей:

— Чё, венерическое подцепила, да? А нечего со всеми одноклассниками спать!

Боже упаси, я знать не хочу даже, как они выглядят сейчас! В смысле, кхм-кхм, мне ранку животному промыть, но вас-то это не касается, особенно с таким тоном. Вылетаю из аптеки без хлоргексидина.

16:00. Табачный павильон. Я привыкла, что сигареты мне не продают, так что паспорт всегда лежит в сумке. Старушенция-продавщица:

— Тебе хоть семнадцать-то есть? А мамка-то знает, что ты куришь? А ты чё, замужем уже? А муж по морде не надаёт за сигареты?

Б#@&ь! Ну зачем, зачем вам надо это знать, старушенция? Выхожу из павильона, покупаю сигареты в супермаркете.

18:00. Снова автобус, путь домой. Час пик, стою, прижавшись к двери, ибо больше негде. Каждую остановку вместе с дверью отхожу в сторону. И тут глас откуда-то из-за плеча:

— Молодой человек!

Я силюсь вспомнить слова какой-то песенки, застрявшей в голове, поэтому воспринимаю все вопли как фоновый шум. Тут снова:

— Молодой человек!

И почти сразу меня с силой разворачивает к себе старушенция. И вот стою я такая, с ободранным о поручень двери плечом молодой человек в платьишке, с накрашенными глазами и третьим размером груди, и ржу уже в голос. За спиной шёпот: «Вырядились тут, пи&@ры».

---

Хороший день получился. Но старушенции — задолбали!

Спорить с тем, что смерть и покойники — тема особая и деликатная, никто не будет. С тем, что своих мёртвых необходимо уважать — тоже. И ты, мама, с этим никогда не спорила. Благодаря тебе у нас в доме сложились богатые традиции уважения и почтения, выказываемого всем семейным и околосемейным покойникам. Вот они-то меня и задолбали.

Мне пять или шесть лет. Поздняя осень, дождь, слякоть. Это не мешает тебе взять меня в охапку и на общественном транспорте с пересадкой потащить на кладбище через полгорода и обратно, мокрую насквозь. Как же иначе, ведь сегодня годовщина кончины прабабушки! Как это я простудилась? Конечно, маму не слушалась, дышала, наверно, не в ту сторону.

Мне двенадцать, и я уже знаю, что это была та самая папина бабушка, в память о которой ты, мама, регулярно орёшь на меня «вся в эту породу», упоминая оптом и в розницу все мои качества, которые тебя не устраивают. Но сейчас речь не о прабабушке — незадолго до моего дня рождения у отца умер товарищ. Да-да, именно тот, которого ты регулярно клеймила пьянью и утверждала, что он портит тебе мужа. Это не мешает тебе поставить мне ультиматум, что в знак скорби об усопшем день рождения в этом году отмечаться не будет, как я ни проси о том, чтоб ты разрешила это хотя бы после похорон. Как орал на тебя отец, узнав об ультиматуме и отменив его, я помню до сих пор.

Мне пятнадцать. Слёг дедушка. Врачи ничего не гарантируют, ему за восемьдесят. За три дня, пока он умирает, ты, мама, успеваешь «заранее» потратить половину семейного бюджета на принадлежности для похорон и жратву для поминок. То, что человек ещё жив, тебя не колышет. Отца и меня ты уже не слушаешь. Когда мне будет двадцать, ты так же поступишь с дедушкиной сестрой, только умирать она будет дольше и ритуальных приготовлений будет больше. При жизни от тебя только и слышали, как оба портят тебе жизнь.

А пока мне семнадцать, и я учусь в университете, до которого ходят два вида транспорта: набитый в штабель трамвай в час по чайной ложке и маршрутка, быстрая и частая, но по студаку, в отличие от трамвая, не проедешь. У меня зачётная неделя, очень критичный зачёт поставлен первой парой, я боюсь опоздать и прошу у тебя десять рублей на маршрутку. Ты не даёшь, потому что денег-де у тебя нет, у меня есть студак, и вообще, надо вставать раньше. Еле успеваю, а через пару дней оказывается, что ты выложила значительно большую сумму на такси — навестить могилку бабушкиного брата. Ну и, конечно, съесть и оставить там гору жрачки, тоже стоящей денег. Как ты относилась к покойному при жизни? Правильно: так же, как ко всем предыдущим.

Мне девятнадцать. Умер другой дед. Его живым родственникам в отдалённом посёлке очень не повезло: он опочил глубокой зимой. Ты, до сих пор регулярно падавшая со всеми нами на голову той родне только летом, когда им всем было в селе не до того, резко стала чтить традиции и ездить на годовщину ежегодно. Зимой. В посёлок, до которого нет прямого поезда и редко-редко ходит дизель с не очень близкой станции. Как же добираться? Правильно, у одного из живых родственников есть машина! То, что она служебная, тебе неважно, равно как и то, что в метель и гололёд на этой машине ездить опасно. Ты же на годовщину, тебя надо встретить на вокзале и отвезти, а если дядька разобьёт машину, погибнет сам и оставит сиротами собственных детей — наверно, кто-то и к нему на годовщину съездит. Машину он, к слову, в итоге разбил. Да, именно при этих обстоятельствах. Хорошо, что они с женой и вы с отцом остались целы. Плохо то, что это тебя не остановило: как рвалась именно зимой и на годовщину, так и рвёшься. На день рождения к живым бабушке или тётке весной, когда и в посёлок, и на кладбище добираться проще? Нет, как же. Годовщина же. Чтить надо.

Вместо заключения могу сказать лишь, что после того года, в котором вы едва не разбились в ту метель, я от тебя, мама, уехала на ПМЖ за полстраны. Да, описанное было не основной причиной. Но всё равно, как же я рада, что мне уже за тридцать, и я далеко, и ты не можешь больше заставлять меня чтить мёртвых за счёт живых. И как же я рада, что закон позволяет оставить завещание в любом возрасте! Я непременно его напишу, и в нём будет оговорён запрет на подобные «почести» мне от кого бы то ни было. Потому что лицемерие вокруг такой деликатной темы, как смерть — оно даже не задолбало. Оно за$#@ло.

Даже не знаю, как обозначить категорию людей, которые меня задолбали. Назвать быдлом — громковато, да и не всегда к месту. Пусть будут достопочтенными конформистами.

Так вот, достопочтенные конформисты, вы задолбали!

Если девушка лет двадцати навроде меня в один прекрасный день побрила голову, это не значит, что у неё рак (посмотрите на её розовые щеки, в меру упитанную фигуру и жизнерадостную физиономию), вши, гниды, триппер, хламидиоз, реактивный психоз, наркомания — да тысячи их, диагнозов, которые мне поставили вы, уважаемые соседи по автобусу!

Нет, дорогие покупатели в ТЦ, я не лесбиянка, а мой муж — не латентый гей, потому что у него, видите ли, «патлы длиннее, чем у евойной бабы».

Нет, я не женоподобный парень. И не надо пытаться выяснить это путём дискуссии со своими друзьями прямо за моей спиной: у меня прекрасный слух, лучше, чем ваше воспитание.

Бухие в сопли молодые люди, не стоит мне говорить, что вы бы меня не вы#&@ли, — мне это, право, ни к чему.

Гламурные кисо, не надо трясти своей шевелюрой и презрительно поглядывать на меня. Меня не интересует ваша сожжённая «сияющим блондом» пакля.

Да, достопочтенные господа, я охотно верю, что это «некрасиво и не женственно» и что я «больная на голову». Пусть так — больная на голову. Зато в этой голове есть мозг.

В мире безграничного выбора косметики, в мире доступности модных журналов, передач и пабликов в интернете всё ещё встречаются задолбавшие меня даже больше безвкусно одетых барышень — дочери штукатурщиков. Простите, представители этой профессии, но иначе таких напомаженных фиф я назвать просто не могу.

Листала недавно школьный альбом. Одиннадцатый класс. Что там делает тридцатилетняя дамочка? Ой, простите, ей всего пятнадцать? Она выпускница? Да косметика на её лице весит больше, чем моя кожаная куртка!

В большинстве своём мы учимся краситься у мам и подруг. Да, не все мамы умеют красиво краситься: в СССР это было весьма сложно делать, и я до сих пор учу свою маму пользоваться косметикой, порой даже делаю сама ей макияж. Но, девочки, у наших мам же есть вкус. Кто мешает подойти к ней и спросить: «Мамочка, а мне это идёт?» Неужели мать скажет, что вам идёт этот жуткий вечерний (клубный) макияж, эти розовые, будто натёртые свёклой щёки, если вы идёте фотографироваться на выпускной альбом? Сомневаюсь.

Конечно, я окончила школу почти десять лет назад, но дочери штукатурщиков никуда не исчезли. Наоборот, мне порой кажется, что их становится всё больше и больше. В нашей стране последнее время девушки или не красятся вовсе, или выглядят, будто только вышли из клуба. Нет, конечно встречаются прекрасные исключения, лишь слегка подчёркивающие свою природную красоту, но их не так уж и много.

Девушки, вы все красивы. Научитесь уже чуть подчёркивать свою истинную красоту, а не рисовать новые лица. А пока мне просто жаль мужчин.

К сожалению, большинству людей ещё мало понятен термин «чайлдфри», поэтому буквально любого, у кого нет детей, пытаются наградить этим названием.

Я хочу рассказать вам, что к чему, потому что задолбало невероятно.

Вот девушка Таня. Таня замужем три года, но детей нет: не получается. Таня делает вид, что всё нормально, а сама бегает по врачам и морально готовится к усыновлению. Таня — не чайлдфри, а просто несчастная женщина.

Вот Петя. Пете 16 лет. Петя орёт на всех углах, что дети не нужны и у него их никогда не будет. Петя — не чайлдфри, просто ещё маленький.

Вот Марина. Марина ненавидит детей и мечтает о том, чтобы их всех выселили вместе с родителями из её города. А ещё любит обсуждать на форумах и в группах соцсетей, как классно бы подкинуть в песочницу лезвия или заражённые шприцы. Марина — не чайлдфри, она чайлдхейтер (ну, или просто мразь).

Вот Катя. Катин женатый любовник категорически против того, чтобы она беременела, и Катя уже шестой год ждёт, когда он уйдёт от жены. Катя — не чайлдфри, а просто дура.

А вот и я. Я здорова, фертильность в норме, финансово на ногах, замужем за хорошим человеком, но детей заводить мы не хотим. Вот мы — чайлдфри.

Мы можем общаться с детьми друзей. Многие чайлдфри работают в «детских» сферах. Дети нас раздражают не более, чем среднестатистического не-чайлдфри.

Мы. Просто. Их. Не. Хотим.

Без страшных диагнозов, без детских травм, без каких-то страхов. Не хотим — и всё.

Спасибо за внимание.

Так получилось, что когда я родилась, мать практически сразу же скрылась в неизвестном направлении с хахалем, оставив меня и двух мои братьев одних. Средний все время занимался моим воспитанием — говорить и ходить меня учи он, помогал с учебой и т.д. Старший нас обеспечивал едой, одеждой — в общем, всем, что нужно, но часто выпивал. А когда он пьяный, то у него рука тяжелая, и нам практически каждый день доставалось. Когда среднему исполнилось 18, он просто собрал документы, одежду, взял меня за руку и мы сбежали. Мне тогда было 10. Он пошел на работу и снимал нам комнату у какой-то старухи. Ни о каком высшем у него, разумеется, речи не идет. Из-за тяжелой жизни у него проблемы с общением, он замкнут в себе, общается только со мной.

Сейчас мне 15, старший попал в серьезное ДТП, будучи в подпитии, и скончался. И недавно объявилась моя мамаша. Она требует, чтобы мы с братом жили с ней, потому что «она старая, больная, за ней уход нужен».

Поджидает у подъезда каждый раз, стоит у крыльца школы все время.

КМП, мне страшно, не хочу жить с человеком, сломавшим жизнь моему брату.