В соседнюю квартиру въехали молодые парень и девушка. Не больше 20 им, думаю. Жена сразу ворчать начала, что теперь милиция у нас жить будет, они ж шуметь будут круглосуточно. Тем не менее 2 недели было очень тихо. У меня работа 2\2, так что я сам мог убедиться, нормальные соседи. А потом как будто их сглазили. То и дело музыка орет. Они на живых инструментах играют. Жена стала жаловаться, что часто ребенку мешают спать, у нас дочка, ей 1,5 года, жена с ней дома сидит. Решил в очередной раз, когда опять зашумели, сходить и попросить, чтобы перестали. Соседка сказала, что оказывается они подходили к моей жене и спрашивали, в какое время спит ребенок и когда они гуляют, потому что у них громкие увлечения и работа (преподают на дому). А жена их послала, сказала чтоб «сидели как мыши», иначе придет ее муж, то есть я… Давно мне так стыдно не было. Перестать играть в то же время они отказались, шел урок. Позже шум замерили — норма. Сказали, в этот месяц менять свое расписание не будут, подставят много людей. КМП.

Говорят, дети цветы жизни, младшему «одуванчику» полгода и ровно полгода я НЕ СПЛЮ. Возможно кто- то скажет, что я плохая мать, но малыша я очень люблю, но как наступает ночь, наступает ад. Видать цветок у меня ни того сорта, его особенность такова, он не спит сам и не дает спать другим, борется с собой, ну что может быть ещё проще, закрывай глазоньки и сопи себе в две дырочки, но ни фига подобного. Это чудо весит десять кг, я 50, для меня это достаточно тяжело, он радостно со слюнями и счастливыми воплями, готов просидеть на руках всю ночь напролет, чувствую себя зомбимэном просто. От того, что сплю 4 часа в сутки, тупею, не могу сконцентрироваться даже на элементарных вещах, ничего не в состоянии запомнить, одно и то же могу рассказывать за день по пять раз, короче внимание рассеялось абсолютно, при этом какой-то дикий бодряк, целыми днями день большого будуна. Бодрое зомби. Порой хочется послать всё и убежать куда-нибудь в лес, в глушь, где полная тишина, лечь и уснуть. Одуванчик полевой, люблю тебя, твоя мама очень устала, спи уже давай,

и ПМП!

А я хочу вернуть время назад – лет 20, когда мои сыновья ходили в сад и школу, мы вечерами готовили вместе обед папе, смотрели диснеевские мультики и смеялись, вместе строили крепости из ЛЕГО, я их учила вышивать, а муж сколачивать скворечники; когда мы летом ходили в походы, а зимой спускались на лыжах с гор; когда мы распевали песни у костра и сплавлялись по горным рекам; я читала им Андерсона и рассказывала историю России; когда с балкона пускали мыльные пузыри и смеялись, смеялись… Теперь мальчики от нас далеко, они то же самое делают со своими сыновьями… А мы с мужем сидим вдвоем и слушаем тишину, и тоскуем по тем временам. КМП, что ли!

Я не ругаюсь матом. Нет, и не говорю на нём тоже. Не употребляю матерных слов. Вырос в семье, где их не употребляли, и как-то так получилось, что никакая улица меня не испортила. Хотя и в школе сверстники порой тоже ругались, бывало. А вот телевизор и радио, литература — никогда. Мне было легко и просто понять, что ругающиеся сверстники неправы, а мама с папой, которые говорят, что матерные слова — это плохие слова некультурных людей, правы. Потому что я включал телевизор и мата там не слышал. Читал книги, журналы, газеты — всё то, что выпускается для культурных людей, — и мата там тоже не было. Моя картина мира была простой и ясной. И когда я бьюсь в темноте мизинцем ноги о тумбочку, я говорю в худшем случае «чёрт» или «блин». Или просто шиплю от боли.

Догадываетесь, что меня задолбало в современном мире? Ладно, я сам скажу, чтобы наверняка. Культура мата. Отношению к нему как к неотъемлемой части речи, к чему-то нормальному, само собой разумеющемуся. К его обилию вокруг, везде, настолько обильному обилию, что и у меня сложившаяся картина мира шатается, что уж о детях говорить. Восьмилетки на улице говорят матом. Не ругаются — говорят. Они даже не знают, что у этих слов есть альтернативы.

Потому что даже Пушкин писал матерные стихи? Вы правда хотите быть похожими на него именно в этом и ни в чём другом? Или вы думаете, что это отличное начало, а за сапожной бранью обязательно придёт и умение выражаться стихотворно без неё?

Абсолютно во всех ситуациях, где используется мат, можно обойтись без него. Это только вопрос личной культуры. И пытаться оправдывать отсутствие этой культуры даже не тяжёлым детством и плохим воспитанием, а вообще выворачивая понятие некультурного в понятие «особенности языка» — это какой-то отчаянный самообман в погоне непонятно за чем.

Меня задолбали ахи и охи вокруг жертвенности кинозвёзд ради ролей.

Ах, она обрила волосы наголо ради роли, какая жертва! Ах, он похудел на 9000 с лишним кило ради спектакля, какой шаг! Ах, такая красавица изуродовала себя гримом ради роли, какой героизм! Ах, он так крут, сам выполняет трюки, без каскадёров!

Это не жертва. Это издержки профессии, за которые о-о-очень недурно платят. Настолько недурно, что восстановить былую форму и внешность не составит большого труда.

Жертва — это когда отдают свою кровь и органы, чтобы спасти близкого. Это когда хирург простоял ночь у операционного стола и спас кому-то жизнь. Когда пожарный вытащил человека из завалов или горящего здания (да-да, совсем без каскадёров). Жертвы и героизм — это когда учитель шёл в газовую камеру со своими учениками, а медсестра вывозила из концлагеря детей.

Не сочтите меня занудой или завистницей. Я уважаю всякого профессионала и восхищена актёрской работой некоторых мастеров сцены и кино, их талантом и умением перевоплощаться. Но это их работа, высокооплачиваемая и для большинства любимая. И остриженные ради роли волосы голливудской красотки не стоят тех ахов, восхищений и криков о «жертве», которые звучат после каждого подобного события.

Вечная война идёт между «работающими своими руками» и «офисниками». Обе стороны друг друга презирают и периодически выкатывают свои гневные размышления на этот сайт.

Технарей можно разделить на два типа. Первые гневно вопрошают:

— Почему токарь Вася получает всего 20 тысяч, когда тупая кура Маша в офисе получает 50? Все эти бумажные крысы из офиса не нужны, они сами себе создали работу и воруют деньги у честных работяг! Ненавижу их!

Вторые чего-то добились в этой жизни. Они обязательно похвастаются:

— Да, я работаю руками. Я теперь автослесарь (кастомщик, токарь). Я получаю больше, чем тупой офисный планктон, во много раз, вот такой я молодец!

Офисники не отстают:

— Я человек с образованием. Моя работа ценится на рынке. Я не этот грязный орк в спецовке, который за 20 тысяч железки точит. Просто орки этого не понимают.

Так вот. Вы меня достали. Достали до чертей. И те, и другие.

Я начал работать в 15 лет на заводе. «Точил железки». Сейчас мне почти 25, экономическое образование, скоро будет кандидатская. Работаю я на небольшом заводе на одной из руководящих должностей, являясь чем-то вроде связующего звена между производством и офисом и отвечая и за то, и за другое. 60 процентов времени я в офисе, 40 процентов в цеху. Деловой костюм и дорогие часы ношу только на переговорах.

Нет «ненужных» профессий, чёрт бы вас всех побрал! Никто никому в частной компании не будет платить просто так астрономические суммы.

Когда очередной токарь рассказывает о том, что получает 20 тысяч, ведь токарей не ценят, а Маша в офисе 50 за то, что спит с начальником, мне хочется дать ему в лоб, несмотря на его седины. Потому что я знаю, что он к своим 40 годам стажа токарем до сих пор ломает резцы на простейших деталях. Любой школяр, желающий научиться, через два месяца будет работать не хуже, чем он. Он не вспоминает о том, что Маша знает два языка и вообще редкий профи в своей области, и на неё молится отдел. Или про токаря Петю, который на слух определяет число оборотов любого станка и может на любой развалюхе выточить пятьдесят-сто сложнофигурных деталей за смену. Петя получает столько же, сколько Маша, потому что он профессионал.

Когда офисный мальчик (хоть и 30 лет), выделенный мне в помощники и направленный на производство (в офисе ему занятия не нашли) начинает ходить туда в отливающем металлом костюме и гнуть пальцы перед персоналом, искренне не понимая, что он делает не так — я сделаю всё, чтобы компания с ним рассталась. Когда трое человек, враскоряку лежащие под жизненно важным нам станком с горой деталей в зубах, вежливо просят тебя подать со стола пятикилограммовую болванку, не стоит быковать: «Я начальник, руки пачкать не намерен». Начальник здесь пока ещё я. От того, насколько быстро это «быдло тупое», как ты их охарактеризовал, соберёт станок, зависит очень многое. В дёсны целовать рабочих никто не призывает, и на место их надо ставить периодически. Но и мудаком быть не надо. Ах, не подал, чтобы «костюм не испачкать»? Ну, извини. До свидания.

Запомните в свои умные и не очень головы: «быдло», «тупые» и вообще «орки» есть везде. На этот статус не влияет наличие или отсутствие высшего образования, «офис» или «производство». Особенно сейчас.

Нужны все. Нужен Петя, который может выполнить сложный заказ. Без него на хрен не нужны способности Маши договориться с иностранцами о контракте, потому что сама Маша не сможет выточить такую деталь. Но если не будет Маши — Петя получит зарплату своей продукцией, потому что её некому будет продать. Нужен и Вася, «орк» от производства, — хотя бы для того, чтобы делать простейшую обдирку заготовок для Пети, время которого ценится дороже в три раза. И условная Таня, нагламуренная, пафосная и тупая «подай-принеси», получающая не больше Васи, дай бог 25 тысяч, — она тоже, тоже нужна, чтобы Маша, умница и няшечка, могла выполнять свои прямые обязанности, не отвлекаясь на всякую ерунду, которую можно поручить и полной дуре.

Все одно дело делаем. Хотите денег — развивайтесь, растите, будьте востребованными профессионалами в своей области, не бойтесь менять работу, в конце концов, — и деньги придут очень быстро. Неважно, токарь вы или «продажник». Только орками не надо быть.

Я уверена, что это случалось практически с каждым из нас.

Вот представьте: заходите вы в магазин. Конечно же, всего лишь за батоном хлеба. Но по пути от входа до хлебного отдела набираете полкорзинки продуктов. На пути к кассе вы набираете ещё полкорзинки. Конечно же. Ещё можно у кассы пару мелкой, но очень нужной фигни забросить к батону хлеба.

Отстаиваете очередь, выкладываете на ленту батон хлеба и всё остальное, набранное так, по мелочи. Достаёте из сумки банковскую карту — и получаете от кассира презрительное «фи» в виде листочка, на котором написано, что сегодня (вот ведь удача) пластиковые карты к оплате не принимаются.

Вы судорожно лезете в сумку за кошельком. Открываете его — и видите сто рублей. Кассир медленно свирепеет. Вы начинаете рыться в продуктах, пытаясь найти тот батон, за которым и пришли. Очередь свирепеет вслед за кассиром. Наконец вы находите батон и расплачиваетесь за него, спеша смыться от разъярённого кассира (ведь ему потом все те продукты, что вы выложили на ленту, обратно раскладывать) и разъярённых людей в очереди (вспоминается скетч «Уральских пельменей» про оптовика и сливу).

А теперь, внимание, вопрос: почему нельзя повесить то заветное объявление на входную дверь? Знала бы сразу, что карты не принимают — развернулась бы сразу же на входе. И так уже не первый раз попадаю!