Меня задолбала реклама. Нет, не уличные плакаты, не баннеры в интернете, с которыми успешно справляется Адблок, не звонки на домашний и не бесконечные SMS на сотовый, хотя всё это тоже раздражает.

Живу я не одна, а с людьми, которые — о ужас! —  смотрят телевизор. Да-да, я уже вижу проблески понимания в ваших глазах. Вы думаете, меня задолбала реклама спиртного, которая по пять роликов подряд после одиннадцати вечера? Мимо.

Невыразимо раздражает реклама аптечного ассортимента. Да, я понимаю, продажи решают всё, даже в этой узкой категории, но…

Я терпела, пока на экране мелькал небезызвестный синий мишка. С трудом, но перенесла рты и носы на ножках, а потом — большие пальцы ног, одетые в пиджачные костюмы, но вопрос, что курили создатели этих «шедевров», меня, признаюсь, терзал. Я научилась невозмутимо реагировать на всё более и более подробную рекламу женских средств личной гигиены, хотя с ужасом жду того момента, когда в рекламе будут на мило улыбающемся подопытном образце объяснять, что и как из этого ассортимента применяется. Добила реклама презервативов, представленная как часть акции по борьбе с абортами. Есть подозрение, что через две-три редакции ролика из него исчезнет шёлковая простынка, присутствующая сейчас в угоду ретроградствующим моралфагам вроде меня. А что? Что естественно, то не безобразно…

Забавно: мы защищаем детей от курящего волка из «Ну, погоди!», от сцен насилия в нём же, говорим о моральном облике любимых героев и даже передвинули ролики с алкогольным ассортиментом за рамки прайм-тайма, но о том, что о некоторых особенностях физиологии и отдельных моментах взрослой жизни детям говорить стоит отнюдь не с экранов телевизоров, до сих пор не дошли…

Вы сейчас, наверное, представили злобствующую тётку из тех, которым и трава зеленее раньше была, и порядки строже? Зря. Мне двадцать. Мне ещё детей рожать, а потом воспитывать в мире, где в прайм-тайм крутят — да и будут крутить, если ничего не изменится, — вот такую рекламу. Мне ещё здесь жить.

До рождения ребенка имела неплохие формы, местами даже была пышечкой — мужу нравилось да и я чувствовала себя женственной и желанной. После рождения доченьки были большие проблемы со здоровьем, за год перенесла несколько операций. В результате сильно похудела, лишних кг и так почти не было, а тут ушло все… Нет, оно легко и приятно быть худой (хотя я просто тощая), но теперь стесняюсь раздеваться: мало того, что весь живот в шрамах, кожа на нем выглядит просто ужасно. Вся сморщенная, растянутая, как пожеванная. С грудью еще хуже — с 4 стала 2 размера, печально висит, кожа в складку. Упражнения, крема — все без толку, набрать вес не могу, изменился обмен веществ. Сексом занимаюсь в футболке, в зеркало смотрю на себя и плачу: мне 29, выгляжу на 20, а живот и грудь на все 70.

ПМП.

На днях я избил соседа. Ударил под дых и в челюсть. Но это не чистосердечное признание, и сейчас я попробую оправдаться. Мой сосед никотинозависим и всё время курит на лестничной клетке, а дым идёт в квартиры. Его не раз предупреждали, просили найти себе другое место для удовлетворения своих привычек, но мольбы и увещевания не работали. Как вы думаете, как отреагировали мои родные на это? «Да ты что, а если тебя в тюрьму загребут? А если бы он тебя ударил?»

В поликлиниках стали требовать заявления о приклеплении к той или иной поликлинике, дали рекламу по радио и ТВ. Совершенно не обязательно их писать! Но люди исправно стоят в очередях в регистратуру, правят и переписывают заявления под недружелюбные выкрики «врачей», который максимум, что закончили — так это шарагу на медсестру или медбрата. По сути, заявления эти нужны самим поликлиникам для статистики, а не гражданам. Создаётся ощущение, что если однажды нам всем прикажут явиться в расстрельные пункты для массовых расстрелов, люди так же безропотно будут выстраиваться в очереди на расстрел и даже спорить, кто за кем стоял.

Однажды ночью слышу мат и гогот во дворе. Кто-то загулялся. Шум становится невыносим. Тогда я, вздохнув, одеваюсь, беру молоток (на всякий случай) и выхожу во двор. Пьяная компания состоит из моих ровесников (20–25 лет). Уверенным голосом предлагаю им удалиться или вести себя потише. Ситуация накаляется, но молоток всё ещё у меня в кармане под одеждой. Кажется, что потасовки не избежать, но ребята всё же соглашаются уйти. Мне повезло: среди них оказался не совсем пьяный парнишка, который встал на мою сторону и уговорил своих друзей пойти шуметь куда-нибудь в другое место. Самое интересное, что я был единственным, кто вышел. Возвращаясь домой, я видел рожи своих соседей, среди которых были куда более крепкие мужики, чем я.

Я далеко не герой и даже не суперкачок. Мой вес держится в районе 70 кг при росте 190 см, поэтому я даже не пытаюсь выглядеть угрожающе. И да, каждый раз мне страшно. Каждый раз, когда дело может дойти до драки, я чувствую страх, но никогда не сверну с пути, если чувствую, что прав. Каждый раз меня называют идиотом, говорят о том, что было бы, если бы «они» победили, пугают тем, что я окажусь в тюрьме за то, что защищаю себя и свой комфорт.

На мой взгляд, проблема в том, что моим согражданам всегда давали какие-то права. В сущности, у нас всех есть право жить тихо и умереть спокойно. Но это ненастоящие права. Настоящие гражданские права — это те, которые ты взял себе сам. А ещё страх. Он есть у каждого живого существа, но у тебя всегда есть выбор: подчиниться ему или жить так, как ты хочешь.

Я участковый терапевт. Начался гнилой сезон, испортилась погода, атаковали простудные инфекции. Оживление и на «Задолба! ли»: кто-то возмущён нежеланием терапевта тратить время на копеечное и пятисекундное дело по разуванию и/или натягиванию бахил — и правда, не скорая ведь, не торопится; кто-то возмущён режимом работы поликлиники, помощь в которой невозможно получить до понедельника, резко заболев в пятницу вечером.

Задолбали — это не то слово.

По первому пункту.

Да, мы торопимся. Количество вызовов у участкового терапевта в осенне-зимний период совершенно сравнимо с таковым на скорой, а мы, между прочим, ходим пешком, а значит, тратим больше времени на дорогу. Да, это наша работа, да, я читала должностную. А вот покупать бахилы — не наша работа. И в спешке натягивать милостиво предоставленные пациентами бахилы на сапоги — удовольствие ниже нижнего, и да, и этого пункта тоже нет в документах, регламентирующих мою трудовую деятельность.

И вот вы мне просто объясните: пациент у врача не один, а вот врач у пациента за день обычно бывает единожды. Так почему нельзя убрать ковры или застелить газеткой, если ждёшь врача? Именно в этот день? Я бы не спрашивала, но нормальные люди так и делают. Почему вы не готовитесь к визиту врача?

По пункту второму.

Во-первых, в нашем маленьком, но гордом Бульбаленде, так же, кстати, как и в России, если верить Гуглу, в осенне-зимний период поликлиники работают в субботу. Наплыв инфекций, гнилой сезон — помните? Про другие страны СНГ не знаю, если не так — очень сочувствую. Но на этом моё сочувствие заканчивается, потому что, во-вторых, из острых заболеваний с внезапным началом, которые требуют лечения на амбулаторном этапе, я могу назвать только ангину и потянутую спину. Если при ангине наблюдается плохо протекающая, некупируемая лихорадка или спина потянута настолько, что обезболивание требуется вот прямо сейчас — да, надо вызывать скорую. У всего остального есть продромальный период, длящийся от «что-то я сморкаюсь и кашляю» до «ой, что-то я помираю» в течении трёх-семи дней и больше. Так что возвращаемся к столь любимому врачами и столь нелюбимому пациентами вопросу: а чего вы столько тянули? Почему нельзя было обратиться в поликлинику, придя туда своими ножками, пока ножки ещё несли?

Задолбали нытики, плюющие на своё здоровье и так и не переросшие мамочкину юбку. Буду-буду бегать и прыгать по лужам, буду-буду бухать и вести асоциальный образ жизни, буду-буду совершать никому не нужные трудовые подвиги и таскаться на жутко важную работу, которая без меня станет, с больным горлом, в прямом смысле чихая на здоровье ещё и сотрудников. У меня так одна красотка перезаражала человек десять из персонала. Человеке так на пятом с одинаковой строкой «место работы» в больничном я уже ржала в голос и предлагала устроить охоту на ведьму. Ведьма потом тоже меня вызывала, если что, и рассказывала с гордостью, какой она молодец, но вот тут не смогла просто: температура же, аж целых тридцать восемь.

Вбейте себе в голову: наша работа — лечить. Ваша работа — следить за собственным здоровьем. Врач, каким бы добрым и ласковым он ни казался, вам не брат и не сват. Ваши ковры, дела, завалы на работе — это ваши ковры, дела и завалы на работе. У посторонних людей о них голова болеть не должна. У посторонних людей есть своя работа, которую вы своими закидонами и правдоборством в неподходящих для этого ситуациях мешаете выполнять.

И да, в клятве Гиппократа ничего не написано про ковры, а написано не делать аборты и не лечить бесплатно.

Была тут история от человека, которого задолбали поиском талантов. Так вот, хотелось бы мне оказаться на его месте!

Не могу точно сказать, когда я увлеклась писательской деятельностью. Помню, корябала что-то в тетради ещё печатными буквами, не зная письменных, которым меня научили в первом классе, куда я пошла в шесть лет. Читать я любила всегда, где-то лет с четырёх-пяти. Попытки создать нечто подобное (какое счастье, что я не помню текстов!) были весьма логичны.

Лет в восемь или девять начала писать то, что сейчас называют фанфиками. В одиннадцать — собственные зарисовки с собственными персонажами. Для меня они были почти реальны. Я хорошо представляла каждого из них и знала о них всё: внешности, характеры, биографии… Да, наверное, исполнение было ужасно, но я совершенствовалась.

К четырнадцати годам закончила произведение объёмом примерно в 15 авторских листов (один авторский лист — 40 000 знаков с пробелами). Немногим позже узнала, что некое издательство ищет авторов. Подходило всё: и жанр, и объём. А дальше… Дальше ничего не произошло.

Я даже не попыталась связаться с издательством. И дело было не в возрасте, отнюдь нет. Я не верила — и, признаться, до сих пор не верю, — что это кому-то нужно. Те немногие люди, которым я показывала свои работы (а среди читателей были не только мои ровесники) говорили, что пишу я более чем хорошо, а те из них, кто знал меня под псевдонимом, искренне удивлялись, когда узнавали возраст. Результат нравился даже мне самой. Несмотря на всё это, произведение было погребено в тонне прочих файлов, хранящихся на моем компьютере.

Мне пять лет. «Уйди, не мешай».

Семь лет. «Какие ещё танцы? Не запишу, у тебя всё равно ничего не получится, а мне стыдно будет».

Девять лет. «Ну какой идиоткой надо быть, чтобы получить четвёрку за такую лёгкую контрольную?»

Двенадцать лет. «Никуда ты гулять не пойдёшь, пока всё на пять не выучишь, а то мне на собрании будут за тебя высказывать. У всех дети как дети, а ты простейшие вещи выучить не можешь».

Четырнадцать лет. «Что ты там строчишь?» Быстро сворачиваю текстовый редактор. «Только и можешь с подружками болтать и в игрушки играть, на другое мозгов не хватает». Задумчиво смотрю в сторону шкафа, где лежат дипломы за победы в предметных олимпиадах и похвальные листы за отличные успехи в учёбе. Вздохнув, открываю редактор и продолжаю дописывать последнюю главу того самого произведения.

Да, господа и дамы, все эти слова принадлежали моей маме, с которой я жила, пока не съехала в общежитие при вузе. Отца никогда не знала, как и многие другие жители страны.

Семнадцать лет подряд мне повторяли, что я ни на что не способна. Семнадцать лет я слышала, что ничего не добьюсь. Семнадцать лет я боялась, что маме за меня перед кем-нибудь будет стыдно. Да, впрочем, всё это продолжалось и позже, когда мы с мамой жили за несколько сотен километров. Разве что не в лицо, а по телефону или скайпу.

Когда она нашла мой рисунок, она долго ещё высмеивала его. Хотя творчество своё я ей не показывала с раннего детства — видимо, из-за подобного случая. И я знала, что если издательство откажет, то меня опять будут ждать насмешки и издёвки не от постороннего человека, а от родной матери, что хуже во много раз.

Самый близкий человек никогда не верил в меня и не поддерживал. Она лишь говорила мне, как правильно жить, чтобы быть как «нормальные люди». Те самые нормальные люди, которые встают ни свет ни заря, чтобы через пробки прорваться в офис на купленной в кредит машине, а потом, вернувшись в квартиру, за которую тоже надо платить ипотеку, падают перед телевизором и поглощают огромное количество бесполезной информации. К слову, мать примерно так и делала: работала продавщицей, несмотря на высшее образование, и смотрела российские сериалы. Впрочем, каждому своё.

Я не стала совсем «нормальной», но нахожусь к этому намного ближе, чем хотелось бы. Вечера и выходные провожу в съёмной однушке, коплю на собственную жилплощадь. В свободное время всё ещё пишу — чёрт, как же мне это нравится! — и порою открываю то самое первое серьёзное произведение, о котором упоминала выше. Могу отредактировать пару фраз, но затем закрываю обратно. Всё равно эти действия не имеют смысла: не могу преодолеть психологический барьер, мешающий мне хоть теперь попытаться что-то издать. Ни ту работу, ни новые. Не верю в себя, ведь у меня ничего не получится, а матери будет стыдно.

Что же, спасибо, что выслушали. А теперь я, пожалуй, пойду спать, ведь завтра рано вставать, чтобы не опоздать на работу. На работу, должность на которой я занимаю весьма престижную — в моём кресле хотели бы быть многие. На работу, на которой я порою задумываюсь о будущем не компании, а мира, находящегося лишь у меня в голове да в файлах на моем компьютере. На работу, которую я с годами так и не смогла полюбить.

И нет, меня задолбали не люди, которым не нравится, что в них кто-то верит. И даже не работа. Задолбали высокоинтеллектуальные представители человечества, выкручивающие лампочку в подъезде, — вот с ними действительно хочется сделать что-нибудь плохое. А с остальным я уже свыклась.

Крайне редко бываю в церкви, но тут решил зайти, благо и утренняя служба начиналась. Храм маленький, старинный, уютный. Вхожу. Становлюсь почти у дверей. Пытаюсь преисполниться благодати… Не выходит.

Нет, меня не «бесы крутят». Просто бабки-служки, что продают свечи и принимают записки, решили перекусить прямо во время службы. Ну, а чего? Сели в своём уголке, где торгуют свечками, и начали разворачивать хрустяще-скрипящие пакетики. А акустика-то какая: хруст и чавкание — на весь храм! Вот и электрочайник подоспел, огласив церковь своим щёлканием. Так и хотелось подойти и сказать: «Неужели вы другого времени или места пожрать не нашли?!»

Тут у кого-то из бабок-служек зачирикал мобильник, возвещая о приходе SMS. Между прочим, на дверях храма висит объявление с просьбой отключать мобильные телефоны. Но это, видимо, только для прихожан, своим-то можно.

Пытаюсь успокоиться и благоговеть. Хор хоть и маленький, но поёт отменно… А это что за скрипучие вопли?! Бабка-прихожанка, что стояла рядом, заверещала текст молитвы так, что переорала хор, и орала так до конца службы. Старая перечница решила, что чем громче она орёт, тем лучше её Господь услышит?

Так, успокойся! И благоговей…

Бабахнула входная дверь, и храм огласился детскими воплями и топотом. Ну неужели вы не можете объяснить свои детям, как надо вести себя в храме? Не можете? Так придите чуть попозже, как только закончится служба!

Конечно же, детки стали кричать и носиться по всему храму, задевая прихожан. Потом, расталкивая стоящих людей, деточки стали протискиваться к своим родителям, которые просто стояли и умилялись выходкам своих чад.

Свинья — вы и ваши деточки, раз не умеете вести себя в храме и не знакомы с правилами поведения в общественных местах. Уж одёрнуть своих детей и попросить их вести себя потише родители вполне могли!

Позвякивание ложечек о чашки, голосящая бабка, вопящие детишки и перекрывающий всё это голос священника… Из церкви я вылетел с одуряющей головной болью.

Православные! Чуть что, так вы бьёте себя кулаком в грудь и кричите об оскорблении своих чувств. Может, вам стоит научиться самим первыми не оскорблять чувства других верующих?

У меня в классе учится дочка человека, избившего меня 14 лет назад. Неважно учится — такие уж способности. С её отцом я общаюсь на родительских собраниях, иногда он мне звонит. Нормальные отношения. Он за своё преступление отсидел и выплатил мне компенсацию. Он был неправ и признал это, и не горит желанием это повторять. Всё. Вопрос закрыт.

В школу сейчас часто звонят представители госструктур. Они проводят встречи, рассказывают, отвечают на вопросы.

Была девушка из службы занятости. Рассказывала, в частности, что планируется ограничение помощи в трудоустройстве для ранее судимых.

Был капитан полиции, уделивший в своём сообщении особое внимание тому, какие существуют запреты по трудоустройству для судимых.

Приходили из регионального министерства образования. Рассказывали о законопроекте, перекрывающем право на бесплатную учёбу в вузе для ранее судимых.

Была представительница одного фонда, которая акцентировала внимание на то, что фонд не работает с некоторыми категориями граждан, в частности, с судимыми.

Преступников надо наказывать. Рецидив — однозначно отягчающее вину обстоятельство, но у любого наказания должны быть пределы. Иначе… Простейшие размышления: зачем преступнику исправляться, если он всё равно не будет принят обществом? Не совершай преступлений, говорите? А знаете ли вы, сколько человек просто срываются по молодости? И что дальше?

Я вам расскажу кое-что. Выпуск 1995-го должен его помнить однозначно. Андрей. Для тех, кто не знает, он сейчас отбывает очень продолжительный срок наказания за убийство шестерых человек. Если он выйдет на свободу, ему будет уже к шестидесяти годам.

Как становятся массовыми убийцами? Начнём по порядку.

Родители Андрея — представители весьма распространённых в СССР профессий: инженер и врач. В третьем классе Андрей взял из пенала старосты три рубля мелочью, собранные в качестве каких-то взносов в какое-то общество. Кража раскрылась, Андрея не приняли в пионеры, песочили несколько месяцев.

Когда Андрей учился в шестом классе, у меня из лаборантской пропали две книжки, принадлежавшие директрисе. Следы вели в старшие классы первой смены, но меня мало кто слушал. Конечно же, Андрей. Он может клясться чем угодно, но это сделал он. Директриса отобрала у него портфель и верхнюю одежду, поручив охрану вещей двум восьмиклассникам. Андрею дали срок до конца шестого урока и пригрозили милицией. С шестого урока он сбежал. Вооружившись железным совком, отбил свои вещи и убежал домой. В драке один из восьмиклассников лишился глаза. Эта история сошла с рук и директрисе, сделавшей прекрасную административную карьеру в 90-х, и тем двум девочкам, позаимствовавшим книжки.

Андрей вернулся уже после развала СССР. «Псих из спецшколы» — его новое кодовое обозначение в классе. Из прежних учеников осталось человек шесть, но «слава» неистребима. Когда Андрей учился в девятом классе, одна из девочек захотела романтики. Ну там, рыцари и бандиты. Слуху, что Андрей избил эту девочку, поверили все дети. Не убеждало ни отсутствие следов побоев, ни наличие алиби у Андрея. «Благородный рыцарь» из 11 «А» вместе с десятком «верных оруженосцев» караулил Андрея почти две недели. Андрея провожали домой учителя. Устав от ожидания, «мстители» избили Андрея прямо при пожилой учительнице литературы. Андрей сопротивлялся, он никого не жалел. «Рыцарю» пришлось удалить почку, один из оруженосцев получил пожизненную хромоту. Дело замяли. «Прекрасная дама» сейчас владеет турагентством в нашем городе. Бизнес-леди! «Рыцарь» сейчас чиновник в налоговой службе.

Друзей в школе у Андрея не было. На выпускной он не собирался, но что-то у него дома поменялось. Он пришёл на официальную часть, забрать аттестат и уйти. Одна из выпускниц заметила пропажу косметички. Сколько было на одного Андрея? Не знаю. Родители стояли стеной, не давая учителям вмешаться и вызвать милицию. Когда милиция всё-таки приехала, то, конечно же, ничего не было и никто ничего не видел. Андрей вернулся после полуночи. В крови, разорванной одежде и подволакивая ногу. Прежде чем пьяные подростки сумели организовать сопротивление, он стёр с лиц немало улыбок. Ему дали три года. Косметичку нашли утром, при уборке спортзала, под стульями. Хозяйка косметички сейчас преподаёт в вузе.

Андрей вернулся, отсидев всё, что положено. Пришёл в школу за аттестатом, мы разговорились. У меня был хороший знакомый в Приморье. Тяжёлая мужская работа. Андрей согласился. С моим знакомым они договорились. Можно говорить о хэппи-энде? Рано.

В 2003 году Андрей вернулся вместе с женой: в ДТП погибли его родители. За время работы в Приморье Андрей скопил кое-какой капитал и занялся ремонтом машин.

Доказательств, что угнанные машины разбирают именно в мастерской Андрея, у милиции не было. Как потом выяснилось, машины перегонялись в соседний регион и разбирались там, но Андрея проверяли. Кто-то раскопал, что Андрей судим, и понеслось. Нет, милиция отстала, а вот владельцы угнанных машин — нет. За пределы своей мастерской Андрей не выходил, дрался там. Как тогда, в школе, безнадёжно и безжалостно. Отбился, сумел отстоять и свою мастерскую. Но судимость получил: один из легко пострадавших имел знакомства в судебной системе. Андрея не посадили — отделался штрафом. Привлекать кого-то за самоуправство? Нет, ну как можно, это же зэк!

Андрей приезжал к нам с женой на дачу. Почему нет? После того как наш единственный сын не вернулся из армии, мы с женой хватались за любую связь с младшими поколениями. Андрею у нас нравилось: хорошее место. Купил и он себе участок. Поставил хороший дом, сделал детскую площадку, на которой играла не только его дочь. В 2010 году активно участвовал в обороне товарищества от огненного вала.

А потом один товарищ вдруг начал вести борьбу за нравственность среди членов товарищества. Не знаю, с чего вдруг. Андрею обрезали воду, якобы из-за плохого состояния труб, попытались обрезать свет, заставили спилить четыре яблони. В конце сезона двое активистов провоцировали его на драку, но Андрей сдержался.

Весной следующего года Андрей нашёл свой участок в разгромленном состоянии. Снесённые теплицы, сожжённые постройки, разломанная детская площадка, выбитые стёкла в доме. Они особо не таились, те, кто это сделал. Я уговорил Андрея написать заявление. Дело завели, даже допрашивали подозреваемых и нашли свидетелей. Но потом появился отказной материал. Зэков не защищают. Оказывается, добропорядочным пенсионерам и банковским менеджерам позволено ломать имущество бывших зэков! Тот следователь до сих пор работает.

Через два месяца полыхнули дома двух поборников нравственности. Прямо с теми, кто остался ночевать на даче. Четверо погибших сразу, двое скончались позже. Среди них были и дети. Выжил только один — по иронии судьбы, тот, кто не должен был. Потерял жену, внука, а сам выжил. В прессе не шумели. Газетка с телепрограммкой написала рассказ, имевший мало общего с реальностью. Почему Андрею не дали пожизненного заключения — не знаю, но вернётся он очень нескоро.

Участок одного из активистов зарос бурьяном. Погибла вся семья, остался только престарелый отец. Он и выживший активист пытались судиться с бывшей женой Андрея по вопросу денежных компенсаций. Им отказали: Андрей развёлся до преступления и абсолютно всё имущество отдал жене. На участке Андрея — новый хозяин.

А где-то, в каком-то регионе живёт молодая женщина с дочерью. Девочке, скорее всего, тоже придётся заплатить неведомый долг. Она уже плакала над руинами своего кукольного домика, наверняка придётся плакать ещё. Она же дочь убийцы, хотя, если вдуматься, этого убийцу создало само «добропорядочное общество».